Сабля Цесаревича (СИ)

— У нас есть… как они называются по-русски? — молодой человек оглянулся на своих соотечественников, которые теперь не спускали с него полных надежды глаз. — У каждого из нас есть хач! — крикнул он еще громче, показывая пограничникам крест, а потом снова посмотрел на остальных армян и произнес несколько слов на своем родном языке.

Павел, не понимая по-армянски, только слышал, что последним словом в этой короткой фразе было все то же слово «хач».

И снова по рядам сидевших вдоль дороги людей пробежала волна шепота — каждый спешил передать соседу слова переводчика. «Хач… хач…» — шелестели их голоса и шуршала одежда, из-под которой они доставали маленькие нательные крестики. Кто-то аккуратно снимал их через голову, кто-то спешил и разрывал запутавшийся в волосах шнурок…

— Застава, отбой! — раздался зычный голос вахмистра. — На пле-ечо!

Стражники вскинули винтовки стволами вверх. Вахмистр шагнул в сторону от дороги и сделал знак одному из своих подчиненных, стоящему около полосатой будки.

— Проходите! — прозвучал в тишине его голос. — Не толпитесь только, всех пропустим, у кого крест.

Шлагбаум плавно взлетел над дорогой.

— Хач! — повторил переводчик и двинулся в сторону костров, подняв свой крестик еще выше. Его товарищи по несчастью, один за другим поднимались на ноги, помогая друг другу, и длинной вереницей направились следом за ним, пересекая невидимую черту, разделявшую два государства.

— Хач! Хачик! — повторяли они, проходя мимо русских пограничников и показывая им свои крестики, а затем снова поднимая их как можно выше, словно стремясь показать их всей стране, которая спасла их жизни.

Первые лучи показавшегося, наконец, из-за горизонта солнца загорелись на этих крестиках яркими огоньками.

Глава VII

В субботу был урок истории в этнографическом музее. Послушав рассказы учительницы про крестьянскую культуру народов России в XVII веке, подкрепленные лицезрением соответствующих экспонатов, Павел распрощался с одноклассниками и в одиночестве пошел домой пешком — на сегодня учеба закончилась.

Выйдя по Михайловской на Невский, он пораженно остановился. Главная улица города была перекрыта, а со стороны Дворцовой прямо по свободной от машин проезжей части, под пение множества голосов и перезвон неведомо откуда взявшихся колоколов, двигалась огромная пестрая толпа. Мальчик застал самое начало многотысячной процессии. Впереди шло много духовенства в золотистых облачениях, во главе в центре несли икону Богородицы в тяжелом киоте. Одного из держащих ее Паша, кажется, где-то видел — да, точно, рыжебородый депутат Госдумы в очках, часто мелькавший в телевизоре. Он, почему-то, тоже был в облачении.

«Сегодня же этот… да, крестный ход Александра Невского», — вспомнил Павел.

Таких шествий он еще никогда не видел. Толпа была совершенно спокойной и какой-то величавой. Над толпой в солнечном свете сияли золотые кресты, мерно колыхались яркие хоругви, раздавалось пение молитв. Священники в ризах и монахи в черных развевающихся одеяниях шагали впереди. А за ними — обычные люди, горожане, которых мальчик ежедневно встречал на улицах. Но лица их изменились — в них почти не осталось озабоченности, напряжения, а часто и злобы, обычных в городской суете. Кто-то отрешенно улыбался, кто-то сосредоточенно шевелил губами в такт молитвенному пению, кто-то был погружен в себя и задумчив. Но все эти лица были… Да, они были светлыми.

Большинство этих людей были в повседневной одежде — лишь на головах многих женщин были платки, которые в обычное время на улицах почти не видно. Но мелькали и празднично разодетые, и казаки в разнообразной форме и папахах, шла группа детей в национальных кавказских костюмах, кажется, грузинских. Было и много военных с наградами на груди. Кроме многочисленных развевающихся над головами людей триколоров, Паша заметил в толпе два или три имперских черно-желто-белых стяга с двуглавым орлом.

Неким глубинным восприятием мальчик ощутил, что величественная эта процессия — каждый человек в ней — четко знает, куда идет, какова ее конечная цель. И что она будет двигаться к ней, что бы ни стояло у нее на пути.

А кое-что там-таки стояло. Вернее, не на пути — это бы пресекла охраняющая шествие полиция, а по тротуарам. Помимо многочисленных зевак, там были и люди с плакатами. Они сохраняли между собой приличную дистанцию, но, как убедился Павел, пройдя метров пятьсот в сторону площади Восстания, их было довольно много. Кто-то был в модных шмотках, другие производили впечатление опустившихся маргиналов, третьи вообще представляли из себя нечто непонятное, неопределенного пола. Но у всех были очень схожие выражения лиц — смесь глумливой насмешки и едкой злобы. Некоторые показывали участникам крестного хода непристойные жесты.