Сабля Цесаревича (СИ)

— Ты верующий что ли?.. — не очень тактично вырвалось у Паши.

Но Алексей, похоже, не обиделся.

— Да, — просто ответил он.

Павел мысленно пожал плечами: ему было все равно. В его классе училась пара детей из мусульманских семей, одна девочка — из хасидской и несколько, чьи родители были православными. Самому же Паше религиозные вопросы не то чтобы были неинтересны — он просто еще не решил для себя, как относится к идее Бога. В его характере было заложено стремление сначала разобраться в теме досконально, прежде чем выносить какие-то суждения.

Сегодня на колоннаду пускали, и даже туристов было немного, очередь отстояли совсем небольшую. Потом долго поднимались по кажущейся бесконечной винтовой лестнице. Пашка, вообще-то, по физкультуре был не последним в классе, но к концу подъема стал слегка задыхаться. А вот Леша двигался вверх легко — словно взлетал.

«По ходу, спортсмен», — подумал Пожар.

Как всегда, когда он оказывался здесь, Павел с радостным изумлением стал рассматривать раскинувшийся ниже его родной город. Они медленно двигались по площадке, следя за разворачивающейся перед ними панорамой бывшей имперской столицы. Из-за спин охраняющих храм фигур апостолов и архангелов, в обрамлении серо-стальных плоскостей крыш и новомодных стеклянных световых фонарей, возникали памятник Николаю I, Мариинский дворец, Манеж, Сенатская площадь с Медным всадником, блестела лента Невы, золотилось Адмиралтейство. Дальше — Дворцовая площадь с Александровской колонной, Зимний…

Павел перевел взгляд на лицо нового приятеля и поразился его выражению. Оно тоже было радостным, но вместе с тем каким-то сурово-торжественным. И слегка печальным. Странно было видеть такое лицо у улыбчивого и открытого Леши.

Но тут он повернулся к Паше со своей прежней доброжелательной улыбкой.

— А на самый верх полезем? — спросил он, кивая на закрытую решеткой железную винтовую лесенку, ведущую на балюстраду.

— Кто же нас туда пустит? — хмыкнул Паша.

— А я там был… — ответил Алексей, но продолжать не стал.

«Опять через папу, наверняка», — подумал Павел, знавший, что на Ангельскую балюстраду обычных посетителей никогда не пускают.

…Внизу они купили по мороженому в полуподвальном магазинчике на Почтамтской и неторопливо пошли вдоль Мойки в сторону Пашиного дома на Английском проспекте. Говорили о всякой всячине, но Леша так и не сказал, какое-такое «дело» у него к Паше. А тот не спрашивал — был безумно рад, что этот странный парень появился в его жизни, и боялся, что, если он, Павел, не подойдет для того «дела», Алексей снова растворится в белом шуме города, из которого он, казалось, материализовался.

Напротив арки Новой Голландии мальчики остановились и, облокотившись на парапет, продолжали беседу. Разговор шел о политике — тема, на которую Павел говорить не слишком любил, но на которую много размышлял. В последнее время он склонялся к анархизму.

— Тут уже ничего не исправишь, — горячился он. — Воруют, лгут народу, выборы — сплошной фейк, депутаты думают только о своем кармане, причем все — и которые за власть, и которые против. Президент несменяемый, считай царь.

— Паша, подожди, не лезь в бутылку, — Леша почему-то кивнул на Новую Голландию. — Ты-то что предлагаешь? Революцию что ли?

— Да толку с этой революции, — досадливо махнул рукой Павел. — Раз уже устроили, ничего хорошего не вышло.

Алексей задумчиво кивнул.

— Если революцию возглавят те, кто сейчас больше всего о ней кричит, и потом придут через это к власти, будет еще хуже, — горько продолжил Пожарский. — Нет, вот если бы революция смела всех этих кровососов и уродов, а новых уродов народ бы до власти не допустил…

— И как ты себе это представляешь? — иронично спросил Алексей.

— Да никак, — Пашка снова с досадой рубанул рукой воздух. — Не получится это никогда. Так и продолжим в этом дерьме вариться.

— Ты и прав, и неправ, — рассудительно заговорил Леша. — Проблема в том, что во власть все время рвутся люди, ничего в этом не понимающие. Для них власть — возможность потешить себя и хорошо жить. Это само по себе не так уж и плохо — люди всегда хотят для себя жизни получше. Но вот управлять они совсем не умеют. А знаешь почему?

— И почему?

— Да их просто никто не учил. Вот смотри: пришел во власть депутат, ничего там не знает и не умеет. Посидел года четыре, чему-то научился, но больше тому, как извлекать выгоду для себя. Приходят выборы, если он их проиграет, придет другой такой же — неученый, но голодный до власти и денег. Если выиграет — останется еще на один срок, еще чему-то научится, украдет побольше… Но все равно работать будет не очень хорошо, даже хуже — его же переизбрали, что уж теперь… А в государстве таких сотни тысяч, и все за что-то отвечают. В результате Паша говорит: «Везде плохо, ничего не исправишь». Это и называется «демократия»…

Пожарский с удивлением посмотрел на собеседника: не ожидал таких «взрослых» рассуждений от ровесника.

— И что, так все и оставить? — однако спросил он с вызовом.