Сачлы (Книга 1)

- Вы бы, товарищ Худакерем, нашли управу на бухгалтера Мирзу, - закинул удочку Али-Иса. - Я ведь свою зарплату на продукты больным истратил!.. Эти больные невероятно прожорливые, готовы проглотить не только восемнадцать тысяч, но и меня живьем. А бухгалтер Мирза требует на каждый килограмм официального счета.

- Ты хочешь сказать, что Мирза сознательно ухудшает питание больницы? Ноздри Худакерема раздулись.

- Так получается, - увильнул от точного ответа Али-Иса. - Видимо, он не понимает, что я работаю в больнице исключительно из милосердия... Привезли больного - я его принимаю, снабжаю, кормлю. Умер злодей, сын злодея, - я с плачем провожаю его на кладбище. Баллах, мне бы лучше за кусок черствого хлеба дворничать у такого справедливого, прямого, как меч, человека... - Он выразительно посмотрел на Мешинова.

Ревизор Сарваров, убедившись, что разговор грозит затянуться бесконечно, нетерпеливо обратился к Валиахаду:

- Не найдется ли мешка, куда сложить эти бумаги?

- Найдем, найдем! - в один голос воскликнули счетовод и завхоз.

После ареста Абиша жена его, милая, скромная Карабирчек, целыми днями сидела дома, баюкала малютку сына, печально напевала ему колыбельную, а слезы непереставаемо струились по ее побледневшим щекам.

Тесная помрачневшая комната казалась ей теперь темницей. Вдоль стены стояла железная кровать, - ее купил Абиш. К ней была придвинута люлька, - и ее купил муж. Даже пару оцинкованных ведер из кооператива принес сам Абиш. И пузатый медный самовар он тоже приобрел по случаю и так трогательно заверял жену:

- Погоди, голубка, со следующей получки я куплю серебристый нарядный самовар, а через месяц - стенное зеркало, а к зиме - красивый коврик.

А сейчас Карабирчек поняла, что может быть счастливой и с медным самоваром, и без коврика над кроватью...

Жалея ее, Абиш ночами брал на руки расплакавшегося сына

и укачивал, баюкал, бесшумно расхаживая в одних шерстяных носках по комнатке, тихо напевая песенку.

- Спи, спи, малыш! - ласково шептал Абиш, и светлая улыбка озаряла его утомленное лицо.

В голове у Карабирчек не укладывалось, что муж, ненаглядный, горячо любимый, изменил советской власти, пытался взломать несгораемую кассу в кабинете председателя.

Нужно все-таки что-то предпринять, нельзя же сидеть безвылазно дома и ждать чуда! И, убаюкав младенца, опустив его в колыбель, Карабирчек накинула на голову черный келагай... Губки спящего ребенка были недовольно поджаты, словно он жаловался, что у матери исчезло молоко и она кормила его теперь жиденькой кашицей на воде... Глубоко вздыхая, Карабирчек прикрыла келагаем подбородок и рот и вышла, попросив соседку присмотреть за малюткой...

На деревянной крутой лестнице она вплотную столкнулась с Гашемом Субханвердизаде. На нем была серая шинель, фуражка нахлобучена на холодные, как льдинки, глаза.

- Я спутница жизни Абиша, - сказала с замиранием сердца Карабирчек: в разговоре с посторонними не принято именовать себя женою. Ей показалось необходимым пояснить: - Вашего бывшего секретаря Абиша!..

Гашем давно поджидал, что к нему придет с униженными мольбами та ладная, крепкая, румяная и свеженькая женщина, на какую он заглядывался еще в прошлом месяце. Сейчас он разочарованно передернул плечами: перед ним стояла поблекшая, с ввалившимися шершавыми щеками, с покрасневшими от бесконечных слез очами Карабирчек.

"Не стоит возиться", - безжалостно подумал Субханвердизаде и спросил металлически звякнувшим голосом:

- Так что же вам угодно?

- Я пришла узнать, в чем же вина Абиша? - боязливо глядя на него, сказала Карабирчек.

Субханвердизаде не выспался, настроение у него было прескверное.

- Спроси у прокурора, ему положено охранять советские законы! - И без того кислое выражение лица Субханвердизаде сменилось гримасой злости.

- Разве есть такие законы, чтобы бросать в тюрьму невинного?

- А разве есть законы, разрешающие взламывать стальную кассу?

- Да он же больной, у него голова не в порядке, ночами, Баллах, сам с собою разговаривал! Он места себе не находил последнее время, страшился чего-то...

- Страшился кары за свои злодения, ай, женщина! - раздраженно крикнул Гашем. - Он же "элемент", сын "элемента", вы, может быть, об этом и не подозревали, но нам-то все известно досконально!.. Пустите, мне нужно идти на работу. И вообще эти разговоры излишни. Несомненно одно, сын злодея, кяфир Абиш ниспроверг в бездну, в неизбывную беду и тебя, и ребенка. Теперь слово принадлежит закону.

И, жалея, что на крыльце в саду его дома не было в этот момент слушателей, грубо оттолкнул болезненно застонавшую Карабирчек и с деловым видом направился в исполком.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Выйдя с завхозом из здания райздравотдела, Сарваров искоса оглядел улицу не подслушивают ли прохожие - и возмущенно зашипел:

- Эти документы превратить бы в расплавленный свинец да залить им твою глотку!

- Послушай, за что? - изумился Али-Иса.

- Аферист, пройдоха в потертой папахе! Клянусь, если не отдашь половину того, что числится в квитанциях, выдам тебя на растерзание прокурору!

Без лишних слов Али-Иса похлопал себя по карману: