Сачлы (Книга 1)

- Да, алло-ооо... Это я, конечно, я, Худакерем! Дагбек? Приветствую, слушаю... Что? Да тут почесаться времени нету, - словно пчелы в улье, жужжат и жужжат люди, Каждую минуту тысяча входит в сберкассу, тысяча выходит из сберкассы... А я ведь два дела, две работы выполняю: и финансы и Безбожное общество. Возьмешься за одно дело - другое в загоне! Сегодня, как назло, крестьяне, будто на паломничество, стекаются сюда, к столу займов. От их крика, клянусь, у меня в глазах потемнело!.. Что? Что ты говоришь? Зачем, Дагбек, ты меня не пугай! Еще мать не родила такого человека, который бы меня - красного партизана - напугал! Да, да... Добром, по-милому, по-хорошему сможешь получить полмира, а вот так, угрозами, ни одной полушки! - В сердцах он отшвырнул трубку и задумался...

Все-таки что же теперь ему делать? Нести требуемые Дагбеком деньги или наотрез отказать? Ведь это явное беззаконие, - у Дагбашева нет в сберкассе личного вклада, а капиталы, хранимые в сейфе, принадлежат тем самым вкладчикам, держателям облигаций, которые с утра подняли здесь шум-гам!.. Всегда Худакерем клялся, что ни один злодей близко не посмеет подойти к сберкассе. На чем покоится авторитет Мешинова? На его безукоризненной честности. И потому он спокойно глядит в глаза своим служащим, посетителям, жителям района. Ни разу в жизни Худакерем не присвоил чужой копейки, беспощадно боролся со взяточничеством, лихоимством, стяжательством. Может ли он теперь своими руками взять из кассы две тысячи рублей?.. Взяв со стола колокольчик, он неистово затряс им.

- А ну-ка потише! Отцы мои, Деды мои, братья мои, - перерыв! Пе-ре-рыв! Прошу покинуть помещение!

И, проводив на улицу и во двор всех посетителей, он прочно замкнул двери.

Минуту спустя его снова позвали к телефону. Краснея от досады, Мешинов сказал себе: "У лисы совесть чище, чем у этого проходимца!" И крикнул в трубку:

- Приду!

Служащие тем временем разошлись по домам обедать, в комнате остались только бухгалтер и Худакерем.

Кусая губы "от злости, начальник поманил к себе бухгалтера.

- Послушай, друг, принеси-ка мне поскорее две тысячи! - свистящим шепотом приказал он.

- С какого счета?

- С моего личного! - Мешинов насупился, тяжело задышал.

- Не понимаю вас, товарищ! - Бухгалтер пожал плечами.

- Завтра утром, в момент открытия кассы деньги будут возвращены.

- Кем? - Алиашраф Алиашраф-оглу слыл работником пунктуальным.

- Мною, тобою, чертом! - не сдержался Худакерем, то распахивая, то запахивая гремящее кожаное пальто.

- Подобные операции незаконны, это вы сами знаете! - вздохнул старик, опустив голову. - А я так гордился вами!.. Но я деньги дам, а запишу их за собою. В крайнем случае сам завтра внесу, из собственных. Пишите расписку.

Вонзая перо в рыхлую бумагу, Худакерем кое-как набросал расписку и подал ее Алиашрафу. Он был недоволен собою и понимал, что самое лучшее - обратить все дело в шутку, пока не поздно...

- Мы занесем эту выплату в кассовую книгу? - спросил бухгалтер.

- Конечно, занесите, - согласился Мешинов.

Взяв две перехваченные суровыми нитками пачки, он сунул их в карман пальто и, сказав чрезмерно деловым, а потому и неестественным тоном: "Вернусь через полчаса!", выбежал из

комнаты.

"Собака, собачий сын!" - проклинал он Дагбека на пути в исполком, и ему хотелось вернуться, но он, упрекая себя за нерешительность, не вернулся...

В кабинете было накурено, Субханвердизаде и прокурор о чем-то таинственно шептались.

При виде мрачного Худакерема Дагбашев вскочил, ликующе воскликнул:

- Я же говорил, что доблестный партизан оправдает наше доверие!

- Ох, болячкой бы тебе вышло это доверие, - радушно пожелал Мешинов. - Вся твоя зарплата уходит исключительно на удовольствия и пирушки. Как в народе говорят, что ветром принесло, то ветром и унесло!..

Прокурор беспечно ухмыльнулся.

Субханвердизаде приподнялся со стула, приветливо встретил Мешинова и рукопожатием и улыбкой.