SACRÉ BLEU. Комедия д’искусства

— Ты же говорил, что Гоген — напыщенный дрочегон, — сказал Люсьен.

— Правда?

— И не раз.

— Ну, я имел в виду — «доктринер». Он на меня злится, потому что я не желаю вступать ни в какие его движения. Клуазонисты? Это еще что за херь? Загоняем цвет в линии — это же просто японская литография с новым названием.

Люсьен подлил Анри из графина — он опасался, что если не удастся как-то притормозить друга и заставить слушать, его придется просто удавить.

— Наверное, кота придется чем-нибудь опоить — или пусть балерина спрячет у себя в пачке форель.

— Я ездил в Живерни, — сказал Люсьен. — Моне говорит, что синяя краска может останавливать время. Буквально — останавливать время для художника.

— О, — произнес Анри. — Значит, то, что ты вспомнил, когда Профессёр тебя гипнотизировал, с паровозами, — так оно все и было?

— Да, — ответил Люсьен. — Моне действительно написал шесть картин за тридцать минут. Для него же прошло несколько часов. Красовщик ему сказал, чтó произойдет в тот день. Но и до этого, и после краска у него всегда появлялась через его жену, Камилль.

— Но она же умерла, нет?

— Моне говорит, они все умирают, Анри. Всегда замешана женщина, и она всегда умирает.

Анри покрутил сигарой в хрустальной пепельнице, отсекая снежные хлопья пепла и бросая вызов угольку: мол, попробуй погаснуть. Поверх pince-nez поглядел на Люсьена — пристально изучил его, словно булочник был произведением искусства, а он анализирует мазки, которыми выписаны у него ресницы. Люсьен сделал вид, что закашлялся, и перевел взгляд на столешницу. Выдержать взгляд друга было трудно.

— Не всегда, — сказал Анри мягко и тихо — как друг, а не как возмутительный художник Тулуз-Лотрек. — Они умирают не всегда. Кармен уехала. С ней все хорошо. Жюльетт тоже уезжала, а потом вернулась. Может, и сейчас вернется.

— Но ты же сам говорил, что Кармен чуть не умерла. А если Жюльетт где-то болеет? Вдруг Красовщик держит ее где-нибудь взаперти? Кто знает, что он там с ними делает?

— Кармен знает, — ответил Анри. — Мы у нее можем спросить, что делает Красовщик и куда прячется.

— Но она же ничего не помнит.

— И ты не помнил, пока Профессёр не разыграл с тобой этот салонный фокус. С синими часами.

— У нас краски больше нет.

— Есть, Люсьен. У нас есть твоя «Синяя ню». Помнишь, как отреагировал Ренуар, когда ее увидел? Его как будто перенесло назад, к Марго. Мы попросим Кармен вспомнить, пока она будет смотреть на твою картину.

— Я на все готов, Анри, но тебе разве не будет больно еще раз увидеть Кармен?

— Если она будет помнить меня так же, как я ее, то нет. А если нет, ну что ж — у меня разобьется сердце, но она ведь рыжая, так что чего мы от нее ждали? Завтра утром забери свою картину у Брюана и принеси ко мне в мастерскую. Я тем временем набросаю чего-нибудь для Салиса и сгоняю в бордель на рю д’Амбуаз на легкий вечерний дебош. А утром метнусь в Марэ, заберу там Кармен и привезу ее на допрос перед твоей «Синей ню». Может, и Ле-Профессёр поможет.

— Он уехал — исследовать какую-то новооткрытую пещеру в Испании.

— А ты не знаешь, мои механические ходули починил?

— Вроде бы он с ними что-то делал. Обещал занести их к тебе в мастерскую. Не принес?

— Не знаю. Меня там не было. Мне хотелось до работы успеть позавтракать.

* * *

Красовщик отпер дверь и боком внес Мане в квартиру. Там было темно, не горел ни один газовый рожок, однако Красовщик разглядел Жюльетт при свете луны из окна. Она стояла у печи и что-то помешивала в котелке. Пахло рагу — возможно, бараньим.

— Chérie, зачем ты стоишь в темноте, как дурында? Посмотри, что я принес. Спорим, ты эту не помнишь.

Он прислонил картину к стене, взял с каминной полки коробок спичек, влез на стул под одним газовым рожком, повернул кран и чиркнул. Но даже со стула до рожка он не доставал. Где-то у них была такая длинная латунная держалка, куда можно вставлять спичку и так зажигать лампы под потолком. Но искать ее в темноте — дело гиблое.

— Помоги-ка мне.

Она выронила ложку и двинулась через всю комнату механическими неловкими шагами. Взяла у него спичку, вытянула руку, воздела над каминной полкой — и зашипело бело-жаркое свечение.

Потом отошла и встала, по-прежнему — с зажженной спичкой в руке. Красовщик задул пламя, пока ей не обожгло пальцы. На ней было перваншевое платье. К рюшам на груди была приколота записка, на которой изящным почерком значилось: «ЖЮЛЬЕТТ НЕ ПЕЖИТЬ».

Красовщик вздохнул и слез со стула. Значит, Блё перетекла в другое тело.

Он сказал:

— Консьержка не пустила Этьенна наверх в квартиру, сука. Но я ему оставил морковки в стойле. И у меня теперь новый пистолет. — Из-за пояса брюк он вытащил маленький револьвер и помахал им в воздухе, словно крошечный сломанный табунщик.

Жюльетт ничего на это не ответила, но повернулась и внимательно посмотрела, как он засовывает револьвер обратно за пояс, после чего вернулась к печке пробовать варево.

— Ты помнишь этого Мане? — Красовщик передвинул картину поближе к свету. — Берт почти такая же хорошенькая, как ты, а? Хотя глаза темнее.