Сад

Склонившись над прополотыми сеянцами, Вася увидел между ними крошечные листики молодых всходов. Крыжовник! Кто бы мог подумать, что семена взойдут только в середине третьего лета?!

Нечаянная радость сменилась озабоченностью — как спасать драгоценные всходы? Ведь в земле уже переплелись корни: неосторожно тронешь — всё погубишь.

— Прополем! — обнадёжила Капитолина. — У меня рука на это лёгкая! — И она начала осторожно выдёргивать акацию. — Вот крыжовничек! Вот ещё!

«Она и впрямь хорошая садовница!» — подумал Вася.

По глазам парня Капа догадалась о его думах, и в ней проснулась такая энергия, какой хватило бы на десятерых.

— Я сбегаю за водой, — объявила звеньевая. — В одну минуту! Вспрысну изо рта — все приживутся! А ты наруби веток — притеним малюточек.

Правду говорят: человека тогда узнаешь, когда с ним пуд соли съешь!

Послезавтра уедет Капитолина учиться, и в бригаде все почувствуют — недостаёт смешливой молодой бабёнки, успевшей не только привязаться к саду, но и сделать такое, за что её не раз вспомнят добрым словом. Он будет вспоминать за крыжовник.

3

С вечера Шаров долго работал над диссертацией, а поздней ночью едва успел заснуть, как раздался стук в окно, и послышался всполошённый хрипловатый голос:

— На зернофабрике — беда!

Павла Прохоровича будто обдало снегом. Он вскочил, по-солдатски быстро сунул ноги в сапоги и, на ходу надевая кожаное пальто, отправился туда.

Прошлым летом все ждали: скоро ли пустят в ход зернофабрику? На весь край — новинка! Принесёт большое облегченье!

Когда строительство было закончено, пришли первые грузовики с хлебом. Прямо от комбайнов. У распахнутых ворот простой шнурок, протянутый от столба к столбу, остановил автомашины. Собрались колхозники. Елкин открыл митинг. Шарову хотелось особо отметить заботы Кузьмы Грохотова, руководившего строительством, и он подал старику ножницы.

С трудом вложив толстые пальцы в тесные кольца ножниц, Кузьма Венедиктович рассмеялся:

— Маловат струмент-то! Для женских рук лаженный. Не привычный я к такому…

Взглянув на молодых парней, он припомнил свою молодость:

— Жизнь-то большая прошла. Много зим вот этими руками держал молотило да от нужды отмахивался. Теперь интересно вспомнить, а молодым полезно послушать. Бывало, утром выйдешь на двор, возле овинов — тук-тук-тук, тук-тук-тук. По всей деревне стукоток. Ну, берёшь молотило и отправляешься хлебушко выколачивать… Я был проворный, из-под моего молотила зерно во все стороны брызгало. Меня нанимали молотить. А обмолотишь — веять чем? Бери лопату да умолот вверх подбрасывай, аж под самые облака. Ветер полову отвеет, зерно дождиком упадёт. Тяжело хлеб доставался мужикам. А нынче машина человеческую силу заменила. Посеяли машиной, убрали машиной, обмолотили машиной. Вот сейчас пойду, повключаю рубильники, — машина провеет, просушит, по зернышку отберёт. Принимай, колхозник, хлеб да радуйся! Вот как!..

Он перестригнул шнурок, и люди вошли под высокие тесовые своды фабрики. За ними двинулся первый грузовик к бункерной яме. Через откинутый борт сырое зерно полилось тяжёлым водопадом. В тесовой трубе, подымая хлеб, зашуршала лента с ковшами, вверху застучали веялки сырой очистки. Люди шли, прислушиваясь к стуку решёт и барабанов, к шуму и плеску зерна. Той порой вторая машина отдала свой груз в приёмный бункер, а за ней следовала третья.

— С меня лишняя забота свалилась, как гора с плеч! — радовался Кондрашов больше всех. — Ровно я помолодел на двадцать лет!.. Надо тому инженеру, который чертежи составил, отбить телеграммку: благодарность от колхоза! Да пригласить бы его на Октябрьские праздники. Я в горницу провёл бы его, как самого дорогого гостя, да употчевал бы по-хорошему…

Зерно с полей текло рекой. Теперь дождь никого на токах не пугал. Ночью, в ожидании машин, девушки перекликались песнями…

Но радость была недолгой. В конце прошлой осени уже не проходило дня без поломок на зернофабрике — одних болтов сменили несколько десятков. Это понятно: маленькие деревянные веялки были рассчитаны на простой ручной привод, и они, подключённые к электрическим моторам, дрожали от невыносимой для них силы и быстроты движения барабана и решёт.

— Трясутся, как в лихорадке! — кивали на веялки колхозники.

Нынче в начале уборочной перетёрся вал у первой веялки сырой очистки. Пока не исправили, пришлось пропускать хлеб через одну машину, и на токах сразу появились высокие вороха зерна. Не очищенное от сорняков и обломков сочных стеблей жабрея да лебеды, оно начинало греться. Хотя зернофабрика и далека от совершенства, им нельзя обойтись без неё даже одного дня…

Что случилось там? Неужели поломалась вторая веялка?

Но беда оказалась страшнее. В той стороне, где стояла зернофабрика, огромным снопом взлетали искры.

Тяжело дыша, прижимая к груди левую руку, будто поддерживая сердце, готовое оторваться, Павел Прохорович побежал туда. Под высокой крышей зернофабрики было дымно, как в чёрной бане. Пахло горелым хлебом. Грохотов, обутый в старые валенки, кочергой вытаскивал головешки из печки и топтал, стараясь поскорее загасить топку.