Саженцы тополя было решено привезти с Медвежьего острова. Шаров на один день дал автомашину. Девушки сели на скамейку возле кабинки и предусмотрительно оставили уголок для бригадира, а Капе крикнули, что для неё места нет и пусть она садится в кабинку. Но звеньевая тоже поднялась в кузов.
— Не хочу нюхать бензин, — заявила она. — Люблю, чтобы меня, как цветочек, ветерком обдувало!
С шутками и смехом Капа втиснулась возле Васи, закинула руку ему за спину.
— На людях и пообниматься не грешно!.. Все видят — сплетничать некому.
Машина помчалась по узкой полевой дороге в сторону Глядена. Девушки, обнявшись, запели: «Прощай, любимый город…» Капа тормошила Васю:
— Подтягивай!..
Он покашлял.
— Горло перехватило. Наверно, от холодной воды.
— А может оттого, что я села рядом? — смеялась озорная соседка. — Не первый раз примечаю: посмотришь на меня — голос потеряешь!
— Хорошо, что не голову, — ответил Вася.
— Не нужна мне твоя голова! Была бы шея для обнимок! — Капа с шутливым озорством обвила руками шею парня. — Вот видишь — к чему голова-то?
Вася схватил её руки и толкнул вверх.
— Не бойся, я ведь осторожно. Позвонки не захрустят… — Капа расхохоталась. — Но могу и так, что не дыхнёшь!..
Машина нырнула в ухаб, и в кузове всех подбросило. Девушки взвизгнули, хватаясь одна за другую.
— Сдурел шофёр! Мчит, как оголтелый!..
Снова уселись на скамейку, только бригадир остался на ногах. Навалившись грудью на крышу кабинки, он смотрел вперёд. Да, едут они быстро. Вот уже кончаются поля будённовцев. Вот — гляденская грань, земли артели «Колос Октября». По обе стороны дороги — короткая щетина стерни. Ветер гуляет по пустым полям. Кроме трактористов, теперь едва ли кто-нибудь появится на этих массивах. Но Вася всматривается вдаль. Девушки дёргают его за ватник:
— Хватит маяком торчать! Садись!
Он не отзывается; не слышит ни смеха, ни острых шуток, — всё смотрит и смотрит на поля.
Справа — высокие бабки из снопов конопли. Над ними кружатся щеглы и синицы, вспугнутые машиной.
«Запоздали девчата с обмолотом!» — мысленно упрекает Вася. Веру, их звеньевую, он теперь не зовёт по имени и уверяет себя, что не думает о ней.
Но он не может не смотреть на конопляники. Чёрт знает, что за цепкая и непреодолимая сила приковывала взгляд к бесчисленным прямым рядам конопляных бабок! Снопы в них составлены девичьими руками, и вот-вот шумное звено явится сюда, чтобы начать обмолот.
«Звено явится, но той звеньевой может и не быть, — думает Вася. — На моё письмо даже не ответила. Наверно, уехала к этому, как его… Кажется, Сёмкой звать? Живёт да поживает где-нибудь в городе!..»
Машина вырвалась на увал, и далеко внизу раскинулся огромный сад. Ранетки, уже раздетые осенним ветром, стояли прямыми рядами, словно точёные фигуры на множестве шахматных досок перед началом игры. Кварталы стланцев, сохранивших жёлтую листву, казались устланными яркими коврами. Три дома сиротливо прижались к защитной стене из высоких тополей. В среднем живёт Трофим Тимофеевич… Если бы Вася был один — обязательно заехал бы к нему, — только к нему! — но в машине — звено девушек: у них нельзя отнимать время попусту. Да и не следует давать повода Капке для болтовни — засмеёт, какую-нибудь небылицу присочинит. В таких случаях она любит развернуться…
Сад остался вправо. По сторонам дороги темнел бор, тот самый, по которому ночью, в метель, позабыв обо всём, шёл Вася в Гляден, спеша принести радостную весть Дорогину, успокоить старика… Не его одного, а родителей всех тех девчат…
Возле устья Жерновки шофёр вывел машину на берег протоки, где сейчас, при низком уровне реки, вода поблёскивала только среди камней и то едва заметными струйками.
Тополя росли на песке. Река ежегодно откладывала его небольшими слоями. В каждый новый слой деревья запускали сетки мелких корней, и только стволовой корень уходил глубоко в почву. Такие тополя выкапывать легко, четыре взмаха лопатой с четырёх сторон, удар по корню, и всё готово: песок осыпается, деревце ложится на землю. Пока Вася шёл до зарослей, Капа приготовила пять саженцев.
— Тут копать — все равно что семечки щелкать! — похвалилась она. — Легко!
— Главный корень подрубай поглубже, — сказал бригадир. — Скорее приживутся.
— Ничего. У меня рука лёгкая! Палки и те прижились!
Капитолина поторапливала подруг, — ей хотелось всё, что они привезут на трёхтонке, до вечера высадить на отведённое место.
Вася подхватил сразу полтора десятка топольков, поднял на плечо и понёс к машине: при тяжёлой работе думы не роятся — скорей позабудет обо всём! Уложив саженцы в машину, он прикрыл корни сырой соломой…
На обратной дороге он опять долго стоял в машине, опёршись локтями на крышу кабинки, и смотрел на безлюдные поля. Над чёрными бабками конопли попрежнему кружились стайки пёстрых щеглов…
В Луговатке заканчивали хлебосдачу. Оставалось всего лишь полтора процента плана.
Начали выдавать на трудодни — по два килограмма. На большее никто и не рассчитывал. Наоборот, все говорили: «Лучше деньгами прибавьте…»