Холодно поблагодарив, Шаров высадил Забалуева и, жалея о напрасно потерянном времени, поехал домой.
А дома его ждал вызов на бюро райкома. «Из-за картошки», — подумал Шаров.
Они посалили восемьдесят гектаров, а районные организации требовали сто. Семян не осталось, покупать не на что. Три дня назад в протоколе заседания правления записали: «Считать посадку законченной». Тут же упомянули, что помимо плана, посеяно двадцать гектаров маку.
— Не засчитывают мак, — вздохнул Елкин. — И зря я согласился с тобой. Теперь упрекают: «Шаров прикрывается решением правления. А ты где был?» Не миновать взыскания.
— Но ведь семян-то, действительно, нет.
— Говорят, надо было изыскивать.
Они приехали до начала заседания и сели на скамейку в коридоре. Первым из членов бюро появился председатель райисполкома Штромин.
— Прибыли? — мягко спросил, пожимая руку тому и другому. — Ну, ладно… — добавил неизвестно для чего и направился в кабинет первого секретаря.
Шаров почему-то подумал, что Иван Лаврентьевич замолвит за них слово. Это предчувствие не было напрасным. Штромин обеспокоенно спросил Векшину:
— Всё-таки ставишь вопрос о луговатцах?
— А как же не ставить? — Софья Борисовна вскинула удивлённые строгие глаза. — Попустительствовать нарушителям дисциплины? Пусть другие следуют их примеру, да? Что же у нас получится?
— Шаров ещё только начинает работать. Надо было поговорить с ним.
— Говорила. Ещё зимой. А он гнёт своё.
— Сев пока не закончен. Возможно, другие колхозы перекроют план…
— Ну, знаешь ли… Твой либерализм удивляет меня! Не так нужно бороться за план.
Неожиданное заступничество расстроило Векшину, и, чтобы успокоиться, она передвинула на первые места другие, менее значительные вопросы.
Шли часы, в приёмной освободилось больше половины стульев. Шаров и Елкин пересели туда, томительно посматривали на тяжёлую дверь, обитую чёрным дерматином. Изредка она открывалась, выходили люди, чей вопрос был разрешён, и в кабинет приглашали других, а луговатцы попрежнему ждали, когда дойдёт черёд до них. Вот день уже клонится к закату. Объявлен перерыв на обед. Все уходят.
Шагнув навстречу Векшиной, Шаров напомнил:
— Мы здесь — с утра.
— Не вы одни. С выполнением плана вы так не торопитесь…
После перерыва их пригласили первыми. Векшина спокойно и чётко ставила перед Шаровым вопрос за вопросом. Отвечая, он упомянул о посеве мака.
— А кому нужен мак? — спросила она. — На него не было плана.
— Колхозу нужен, — твёрдо ответил Шаров. — Продадим на базаре — получим хороший доход. На строительство требуются деньги. И трудодень надо поднять, чтобы…
— А снабжение города овощами вас не волнует?
— Ну как же. Я понимаю. Но можно путём поднятия урожайности… А для увеличения посева картофеля нет семян.
— А как считает секретарь парторганизации? Можно было изыскать семена?
Ёлкин встал, стуча протезами; заговорил сбивчиво:
— Если приложить усилия. Обратиться к колхозникам… Позаимствовать… Я, к примеру, дам два мешка.
— Вот так и нужно было действовать. А вы позволили расхолодить народ… Есть предложение: Шарову указать… — Векшина, окидывая взглядом членов бюро, остановилась на Штромине. — Возражений нет?
Председатель райисполкома сидел неподвижно. За выполнение плана он тревожился не меньше Векшиной и понимал, что время для разговоров и увещеваний упущено, что сейчас, когда вопрос дошёл до бюро, надо принимать решение, а предложенное взыскание — самое мягкое из всех возможных.
— Принято! — стукнула Векшина торцом карандаша по столу. — Второе: согласиться с предложением Ёлкина. Обязать: изыскать семена. Закончить посадку картофеля к первому июня. Нет возражений?.. Вот так.
— И всё же мы будем сеять высокодоходные культуры, — заявил Шаров, подымаясь с места.
— Конечно, сейте! — подбодрил Штромин. — Обязательно.
Каждое утро Вася просыпался с мыслями о письме. Когда же придёт ответ? Когда? И что напишет Вера? Каким чувством будут наполнены строки её письма? Вспомнит ли избушку в саду? А вдруг там — суровое: «Забудь…» Нет, нет, только не это!..
Получая почту для бригады, он всякий раз торопливо перебирал газеты и журналы, а потом, для большей достоверности, спрашивал:
— Мне опять нет письма?
— Пишут, — смеялась заведующая почтовым отделением, курносая женщина, сестра Капы. — Пишут длинное-предлинное письмо! Для второго — бумагу готовят, для третьего — чернила разводят!..
Он был бы рад и маленькой открытке, лишь бы на ней стояла короткая подпись: «Вера». Только одно имя… Много раз он писал это дорогое для него имя палочкой на земле, но озорной ветер тотчас сдувал всё, не оставляя следа. Имена у них начинались с одной буквы. Надо бы и прозвище придумать тоже с одной. Но лучше «Незабудки» он придумать ничего не мог, чаще всего называл девушку этим скромным цветком.
На опушке бора Вася набрал букет незабудок, которые, казалось, спорили своей лёгкой голубизной с весенним небом, и поставил на свой стол в старой избушке.
Капа, заглянув туда, рассмеялась:
— Не цветы, а мышиные хвостики! Ты бы ещё нарвал пастушьей сумки!..
— Кому что нравится. Говорят, на вкус да на цвет товарищей нет…