Сад богов

— Марго, милая, — вмешалась мама, нервно поглядывая на уязвленного Адриана, — право же, это не очень любезно с твоей стороны.

— А я и не хочу быть любезной, — отпарировала Марго. — И вообще, жестокость часто оборачивается добром, если правильно ею распоряжаться.

Выдав сей загадочный образчик философических умозаключений, она покинула нас, направляясь к своему новейшему воздыхателю, загорелому рыбаку с роскошными усами. Адриан был до того унижен, что мои родичи сочли необходимым как-то умерить его отчаяние.

— Не обращай внимания на Марго, милый Адриан, — утешала его мама. — Это все только слова, она такая упрямая. Возьми еще персик.

— Упрямая, как осел, — добавил Лесли. — Уж я-то знаю.

— Хотел бы я знать, как мне стать похожим на крестьянских парней, — задумчиво произнес озадаченный Адриан. — Может быть, начать играть на гитаре?

— Нет-нет, только не это, — поспешно произнес Ларри. — В этом нет никакой надобности. Почему бы тебе не попробовать что-нибудь попроще? Скажем, жевать чеснок.

— Чеснок? — удивился Адриан. — Марго любит чеснок?

— Ну, конечно, — ответил Ларри. — Ты же слышал, что она говорила про запах от этих ребят. А какой запах ты чувствуешь прежде всего, когда приближаешься к ним? Чеснок!

Пораженный логикой этого рассуждения, Адриан стал прилежно жевать чеснок, но добился лишь того, что Марго, зажав нос платком, объявила, что от него разит, как от местного автобуса в базарный день.

В моих глазах Адриан был очень славной личностью; покладистый и добрый, он всегда был готов выполнить все, о чем бы его ни просили. Я чувствовал своим долгом сделать что-то для него, однако не мог придумать ничего толкового, разве что запереть Марго в его спальне, но и эту идею я тут же отверг как трудно осуществимую и способную вызвать мамино неодобрение. Решил обсудить этот вопрос с мистером Кралевским — может быть, он что-нибудь посоветует. И когда в очередной день занятий мы сделали перерыв, чтобы выпить чашечку кофе, я рассказал ему о безуспешном ухаживании Адриана за Марго — тема, сулившая нам обоим желанное отдохновение от непостижимых тайн квадрата гипотенузы.

— Ага! — воскликнул мистер Кралевский. — Пути любви не бывают гладкими. В самом деле, разве не станет жизнь скучноватой, если дорога к цели неизменно будет гладкой?

Философические думы моего наставника меня не очень увлекали, но я вежливо слушал. Мистер Кралевский аккуратно взял печенье наманикюренными пальцами, подержал его над чашкой и окунул в кофейную купель, прежде чем отправить в рот. Методично пожевал с закрытыми глазами, наконец вымолвил:

— Сдается мне, что сей юный Лохинвар излишне усердствует.

Я ответил, что Адриан-англичанин, а не шотландец, и вообще, разве может усердие быть чрезмерным? Известно ведь, что без старания успеха не добьешься.

— Э, — лукаво произнес мистер Кралевский, — в делах сердечных все обстоит иначе. Немножко равнодушия порой способно творить чудеса.

Соединив кончики пальцев, он задумчиво воззрился на потолок, и я понял, что мне предстоит быть очевидцем очередного полета фантазии мистера Кралевского, с его излюбленным мифическим персонажем — «дамой сердца».

— Помню, однажды я безумно влюбился в одну молодую особу, — начал Кралевский. — Разумеется, это должно остаться между нами.

Я кивнул и взял еще печенье, зная, что истории Кралевского короткими не бывают.

— Это была особа такой красоты и таких достоинств, что женихи теснились вокруг нее, словно… словно… пчелы вокруг банки с медом, — продолжал мистер Кралевский, довольный своим сравнением. — С первого взгляда я полюбил ее глубоко, беззаветно и безутешно, и я чувствовал, что ей это не совсем безразлично.

Он освежил горло глотком кофе, сплел пальцы вместе и наклонился вперед над столом; ноздри его расширились, большие выразительные глаза горели.

— Я неотступно следовал за ней, словно… словно… охотничий пес, идущий по следу, но она оставалась холодной и безучастной к моим ухаживаниям. Даже позволяла себе насмехаться над моей любовью.

Он примолк со слезами на глазах, затем энергично высморкался.

— Не могу описать, какие муки я испытывал — жгучая ревность, тяжкие бессонные ночи… Я потерял двадцать четыре килограмма, друзья начали волноваться за меня, и, конечно же, все они пытались меня убедить, что эта особа не стоит моих страданий. Все, кроме одного друга… э… человека, умудренного опытом, должно быть, он сам имел много романов, один из них даже в далеком Булукистане. Он-то и сказал мне, что я чересчур усердствую, доколе я упорно буду повергать свое сердце к ее стопам, она, подобно всем женщинам, будет смотреть со скукой на мои воздыхания. Но стоит мне изобразить равнодушие, тотчас, заверил меня мой друг, все переменится.

Кралевский ласково улыбнулся мне, многозначительно кивнул и налил себе еще кофе.

— Ну, и как, — спросил я, — изобразил он равнодушие?

— Разумеется, — сказал Кралевский. — Не теряя времени, я сел на пароход, идущий в Китай.