Сад для бегонии

Но мне гораздо легче. Чем Гамлету. Я не знаю своего врага в лицо. И значит, никогда не увижу его глаз. И значит. Мне не обязательно мучаться за его жизнь. Думать о его семье. Вычислять его характер. Тем самым пытаясь найти ему оправдания. Я не знаю его в лицо. Но я знаю, что ему нет оправданий. Поэтому мне будет проще его уничтожить. И разве это мало отличается от войны? Когда знаешь. Что перед тобой враг. Но лично этого врага не знаешь. Да. Это правильное определение. Война. Это месть за убитых. Это защита живых. И в этом случае войне есть оправдание. Но я еще не решила. Есть ли оправдание мне. Потому что я уже не Королева Бегония, принимающая решения. Я подросток-сорванец. Приводящий это решение в исполнение. Без лишних вопросов.

У меня нет к себе больше вопросов. И я смотрю на часы. Пора. Тушу сигарету. И мои пальцы чернеют от пепла. Я натягиваю на лоб кепку. Сую револьвер за пояс джинсов. И прикрываю его широкой майкой с трафаретным Локаревым. Рядом с ним мне проще будет сделать это. И не так страшно. Я буду помнить его песни. И его правду. И мне не надо пить успокоительное. Или спиртное. Я спокойна. Как никогда. И мои мысли впервые за долгое время работают четко.

Я точно вызубрила адрес. И досконально изучила этот район. Я несколько раз мысленно была в нужном подъезде. Где буду ждать свою жертву. Я знала во что может быть одет мой враг. Я готова ко всему.

Я без проблем нахожу нужное место. Центр города. А тихий глухой переулок так мало напоминает этот центр. Уже достаточно темно. И достаточно поздно. Во дворе – только старичок в берете. С собакой. Который никакого внимания не обращает на рыжего мальчишку, загулявшего допоздна. И мне нет смысла его бояться. Я спокойна. Как никогда. Я не боюсь. Потому что знаю. Что завтра для меня давно потеряло смысл. У меня осталось только сегодня. И мне этого вполне достаточно. Черненькая собачонка лениво тявкнула на меня. Так. На всякий случай. И старичок в берете лениво повернул голову в мою сторону. И ничего интересного во мне не увидев. Вновь повернулся спиной, продолжая выгуливать своего маленького дружка.

Я вошла в подъезд. Хорошо освещенный. И абсолютно пустой. Тишина, словно никто здесь и не живет. Хотя я прекрасно знаю. Что за стальными дверьми бурлит жизнь. Жарится картофель с котлетами. Включены во всю мощь телевизоры. И магнитофоны. Шумит в ванных комнатах вода… И эта жизнь настолько чужда мне, настолько отгорожена от меня стальными дверьми, что мне становится немного досадно. Ведь я тоже имею права на такую жизнь. Когда-то она была и моей. Когда мы с мамой забирались с ногами на мягкий диван. Врубали телик. И ждали папу. Зная, что он совсем скоро придет. И мы будем ужинать. И из кухни доносился такой аппетитный запах, что мы глотали слюнки. Но все равно не спешили с ужином. Мы всегда ужинали вместе, втроем.

Да. Такая жизнь. Теперь отгороженная от меня стальными дверьми. Когда-то была и моей. И я тоже имела на нее право. И это право у меня отнял один человек. Которого я сегодня жду. И который совсем скоро тоже лишиться этого права.

Я устроилась на третьем этаже, в углу. Между лифтом и маленьким окошком. Из которого мне легче всего наблюдать. Всего пять-семь минут и все будет кончено. Всего каких-то жалких пять-семь минут. И я, и мои родители будут отомщены. Я знаю. Что мои права уже не вернуть. И жизнь за стальными дверьми уже никогда не станет моей. Но я знаю, что она никогда уже не станет и его. И это я называю справедливостью. Справедливой войной. А на войне – как на войне. И не я эту войну затеяла. И не я первой подняла меч. И пусть погибнет поднявший его.

Во дворе резко затормозила машина. И я, прищурив глаза, вглядываюсь в темноту. И вижу красный лимузин. Я знаю. Что это его машина. Из машины выходит человек. Да, это он. Одет так же, как мне и говорили. Я не хочу видеть его лица. Но мне кажется. Что у него непременно красивое лицо с правильными чертами. Но в глазах – стальной блеск. Но в глазах – нет места лету и цветущим бегониям. В глазах – только пустые расщелины скал. И мертвое царство. Только человек с красивым лицом и такими пустыми глазами может быть виновен в смерти дорогих мне людей. И мне хочется убедится в этом. Но я себя сдерживаю. Мне нельзя видеть его лицо. Потому что за лицом я увижу живого человека. И могу не выдержать. И могу отступиться. Мне нужно видеть перед собой только тень, только манекен, только очертания фигуры. Марионетку. Как в тире. Один выстрел. И она повалится на бок. Я не должна видеть перед собой живого человека. В живых не стреляют. Убийцы с пустым мертвым взглядом не могут быть живыми.