Сад для бегонии

Я не ошиблась. Последний подъезд долларообразного дома действительно выходил совсем на другую улицу. Уже не в темный двор, а напротив. На широкий, открытый проспект. Несмотря на позднее время, по нему шныряли машины и редкие, загулявшие прохожие. И светило масса ярких вывесок и фонарей. И мне стало от этого легче. Мне казалось. Когда рядом бурлит жизнь, легче прятаться от смерти.

Мы стояли в подъезде и смотрели через стеклянную дверь на светящийся проспект.

Похоже, Локарев испытывал тоже самое, что и я. Его страх мгновенно улетучился. Ему показалось, что теперь все опасности позади. И он даже облегченно вздохнул.

– Фу! Я пойду звонить.

– Куда? – не поняла я.

– А куда звонят в таких случаях, – с нескрываемым раздражением ответил он. Но тут же, сдерживая себя, более мягко добавил. – Лучшее, что я могу для тебя делать – это не сообщать твои приметы. Я скажу, что было темно. Я был ранен, испуган и не запомнил стрелявшего. Более того, я могу сказать, что это был какой-то подросток-мальчишка.

И Локарев отвел взгляд.

Я не поверила ни единому его слову. Я была уверена на все сто, что он с максимальной точностью сообщит все приметы. Но я вновь боялась не за себя. Я просто думала. Что нужно было дожить до такого возраста. Сочинять такие умные и добрые песни. И при этом остаться полным идиотом.

– Ты так благороден! Благодарю, но для меня ничего делать не надо. Лучше подумай о себе. Не исключено, что ты сейчас выскочишь на проспект звонить. И тебя невзначай хлопнут. Кто-нибудь из этих подозрительно шатающихся типов. Или из мимо проезжающей случайной машины. Но если ты и доживешь до такого прекрасного момента. Когда приедет милиция. Это не означает, что тебя не хлопнут завтра. И никакие телохранители не помогут.

– А ты… Ты что предлагаешь! – он повысил голос. – Может быть, лучше всю жизнь прятаться!

– Я предлагаю подождать до утра. Все обдумать. Утро вечера мудренее. Во всяком случае, утром у тебя больше шансов выжить. Когда ты будешь звонить на многолюдном проспекте.

Он шумно вздохнул. Но я видела. Он со мной согласен. И мне это было приятно. Мой кумир, свободолюбивый, звонкоголосый, отважный и честный (по его песням). Сегодня подчинялся какой-то маленькой, коротко стриженой девчонке. Напоминающей мальчишку-сорванца.

На первое время мы решили укрыться в подвале. Дверь в который находилась у этого подъезда.

Я знала, что мы рискуем. Поскольку, нас в любую минуту могли вычислить. И все же появиться на улице было сейчас очень рискованно. К тому же во мне теплилась надежда. Что охотники не думают. Что мы пробрались по крыше. Наверняка, они предполагают, что я тяжело ранила Локарева. Иначе он никогда бы не пошел со мной. А с тяжелораненым здоровым мужиком невозможно далеко скрыться. Значит. Скорее всего мы спрятались у соседей Локарева. И вызвали скорую. И милицию.

Вот поэтому возле дома крутился Женя со своей подружкой. Только непонятно. Зачем они так «светились».

Но ответ на этот вопрос я уже не искала. Я просто устала. И мои глаза слипались. Хотя сейчас уснуть – было бы величайшей глупостью.

Мы примостились прямо на полу, в дальнем углу подвала, в какой-то маленькой коморке. Я нашла доску и с ее помощью плотно прикрыла дверь. Большего для самозащиты я на этот момент не могла придумать.

Локарев нехотя расстелил свой светлый. Дорогой пиджак. На железобетонном полу. И мы устроились на нем. Прислонившись к холодной стене. Локареву сильно хотелось пить. Его губы потрескались до крови. И он постоянно облизывал их. Теперь. Когда не надо было никуда бежать. Ни от кого прятаться. И на время никого не бояться. Он расслабился. И прошептал пересохшими губами.

– Так охота пить. Я не могу. Даже трудно разговаривать.

Он не лгал. Носовой платок весь промок от крови. И несмотря на темноту (хотя через маленькое высокое окошечко пробивался слабый свет), я смогла заметить его бледное лицо.

Мне ничего не оставалось, как подойти к ржавой водосточной трубе, от которой несло какой-то гадостью, и набрать в ладони такой же ржавой воды. И поднести к его губам.

Он брезгливо поморщился. И отрицательно покачал головой. На большее у него не было сил. Он так хотел пить.

– Пей! – строго приказала я. – Ты должен выпить хоть капельку. К тому же ты от этого не отравишься. Не думай, что из крана течет вода чище.

– У меня дома на кране фильтр, – прохрипел он.

И это меня окончательно взбесило. Боже, неужели это тот парень. Который лет десять назад частенько мелькал по телевизору. Узкие потрепанные джинсы с бахромой. Мятая рубашка, лохматые волосы. Неужели этот тот парень. Который печально улыбался. И пел про любовь:

И была Ваша шуба испачкана мелом,
И мне показалось: Вы в белом.
И взгляды летели на крыльях ресниц —
Журавль, распугавший синиц.
Мы долго бродили. И чувство простое, —
Не то чтобы очень пустое, —
Как Женщина Вы разбудили…