Сад господина Ничке

Госпожа Рауш удалилась и через минуту вернулась с грелкой. Она завернула ее в полотенце и положила под одеяло, обнаружив при этом, что у Ничке действительно холодные ноги. От грелки исходило приятное тепло, оно разливалось по всему телу, и вскоре господин Ничке почувствовал себя совсем хорошо. Госпожа Рауш поправила у него в головах подушку, а на коленях разместила принесенный, наверно, из своего дома большой деревянный поднос. На подносе, застланном чистой белой салфеткой, были кофе, хлеб, масло, джем, яйцо, прикрытое вязаной салфеточкой, чтобы не остыло, а на краю, под пепельницей, лежала газета. На отдельной тарелочке были приготовлены лекарства, которые Ничке должен был принять после завтрака.

Ничке позавтракал, если не с аппетитом, то, во всяком случае, без отвращения. Может быть, именно потому, что все было так хорошо подано? Госпожа Рауш не мешала ему все спокойно съесть и даже не завела никаких разговоров, пока он просматривал газету. Она вообще исчезла где-то в глубине дома, может быть, вышла в сад и появилась как раз в тот момент, когда поднос стал господину Ничке обременительным. Забирая посуду, она спросила, что нового в газете.

– Возле вокзала нашли труп какой-то женщины.

– Опять, наверно, эти проклятые заграничные рабочие, какие-нибудь сербы или турки. Я даже днем, когда их вижу, умираю от страха.

– Да, симпатичными их не назовешь, – сказал Ничке, перелистывая газету.

– Дикие и грязные люди, в какой нейлон их ни одень… Я хотела помыть окна, вам это не помешает?

– Пожалуйста, мойте, дорогая госпожа Рауш. А открытые окна мне сейчас не повредят?

– Но ведь на дворе гораздо теплее, чем в комнате!

Госпожа Рауш открыла окна. Из сада плыл свежий, ласковый, теплый воздух и доносилось громкое чириканье воробьев. Госпожа Рауш молча совершала свой обычный ритуал мойки окон. Ничке он нравился – и не столько из-за запаха химической жидкости, слегка щекотавшего ему ноздри, сколько из-за того, что госпожа Рауш ставила себе целью непременно вернуть оконным стеклам их первоначальную, так сказать, заводскую прозрачность. Немного погодя госпожа Рауш спросила, что пишут о погоде. Ничке ответил, что с завтрашнего дня облачность будет увеличиваться, возможны осадки и грозы с последующим незначительным понижением температуры. Он еще немного почитал газету и задремал.

После обеда госпожа Рауш сообщила, что пришел гость, господин Копф. Ничке согласился принять его, но просил, чтобы госпожа Рауш дала ему понять, что больной еще не чувствует себя в силах вести длительные разговоры. Копф был в рубашке с отложным воротничком. Его сильно загоревшая жилистая шея и худое лицо составляли резкий контраст с белизной воротника. Едва переступив порог, он воскликнул:

– Что же это такое, где вас так угораздило?!

– Простудился, – сиплым голосом ответил Ничке.

– Это я вижу, дорогой господии Ничке, вернее, слышу, но как это вы умудрились сейчас, в июле…

Копф расставлял на столике какие-то пузырьки, баночки и пакетики.

– Вспотел, выпил холодного пива.

– Вы поступили как ребенок, господин Ничке. В нашем возрасте нужно хоть немножко следить за своим здоровьем.

– В нашем возрасте! – заохал Ничке. – Садитесь, господин Копф.

– Благодарю. Мы, конечно, уже не молодые, но все же почему бы нам еще немного не пожить? Ведь спешить-то некуда!

– Но и бороться, собственно говоря, не за что. У меня, господин Копф, все лучшее уже давно позади.

– У меня тоже, дорогой господин Ничке. Пока человек молод, он по-настоящему не ценит жизни. Годы идут, только что была весна, глядишь – уже зима. А ведь иногда мы просто так убивали время, случалось, даже не знали, чем его занять! Не правда ли?

– Случалось…

– А сейчас каждый день дорог. Нужно увидеть и то и это, что-то сделать, что-то прочитать, кому-то написать. Нет, дорогой господин Ничке, спешить на тот свет нет никакого смысла. Жизнь здесь интересна, а что будет там – неизвестно… боюсь, что будет очень скучно…

– Смерть может быть и освобождением, избавлением, успокоением…

– Ну и выбрали мы себе тему для разговора! Видно, путешествие это пошло вам не на пользу, господин Ничке. Вы не только простудились, но еще испортили себе настроение. Где это вы странствовали?

– Так, разные неприятные семейные и имущественные дела.

– Да, это вещи малоприятные, – сказал Копф и задумался.