Сад и канал

– Спокойно! – сказал тот. Порылся в кармане и достал зеленый твердый прямоугольник с круглой печатью. – Вот, пожалуйста, товарищ боец…

Боец мельком глянул на пропуск и крепче перехватил винтовку.

– Недействителен, – сказал он.

– Почему недействителен? – удивился Куриц.

– Потому что уже отменен!

– Когда?

– Сегодня, с ноля часов. – Боец выразительно дернул штыком. – А ну выходи! Без разговоров! Стрелять буду!..

В это время темно-зеленый военный фургон, который я помнил еще с момента гибели Маргариты, вдруг зарычал мотором и, выехав со стоянки, развернулся задом к свободному месту на тротуаре. Двери горисполкома открылись, и оттуда сопровождаемая конвоем прошествовала группа людей в офицерской форме. Первым, как ни странно, шел генерал Блинов. Причем – с сорванными погонами, руки за спину. Видимо, ослепленный солнцем он немного замедлил шаги, и ближайший конвойный тут же грубо толкнул его прикладом в спину.

Значит, дождались порядка. Все это было абсолютно закономерно.

– Видишь? – шепотом спросила Леля, инстинктивно отодвигаясь в глубь машины.

– Вижу, – также шепотом ответил я.

– Значит, конец?

– Похоже на то…

Но вместе с тем я видел и нечто иное. Я видел, что тонкотелый, кавказской наружности офицер, командовавший конвоем, остановился и внимательно смотрит в сторону пропускного пункта. Вероятно, наше положение мало чем отличалось от положения генерал-лейтенанта Блинова.

Здесь все решали секунды.

– Выходи! – угрожающе повторил боец с винтовкой.

Василек опять многозначительно посмотрел на Курица. И на этот раз Леня Куриц чуть заметно повел подбородком.

– Хорошо, – негромко сказал он.

Василек, приветливо улыбаясь, полез из машины. Сердце у меня оборвалось. Я как будто поплыл в пугающей невесомости.

Сейчас должно было произойти что-то страшное.

– Ой! – внезапно воскликнула Леля и, как слепой котенок, начала тыкаться в запертую боковую дверцу. Ей никак не удавалось ее открыть. – Сейчас, сейчас! Пожалуйста! Подождите минуточку!.. – А затем, наверное, отчаявшись преодолеть запоры, просто вытянула через окошко руку, в которой был тоже зажат твердый пластмассовый прямоугольник, однако уже не зеленый, как у Курица, то есть просроченный, а желтоватый и, насколько я мог разобрать, перечеркнутый двумя синими полосами. – Вот вам пропуск, товарищ боец. Сегодняшний…

Боец всмотрелся и тут же выпрямился, молодцевато вскинув руку к пилотке:

– Все в порядке, товарищ уполномоченный. Можете проезжать! – Он вдруг немного замялся. – А как остальные граждане?..

– Остальные – со мной, – сказала Леля.

– Виноват, товарищ уполномоченный! Поднять шлагбаум!..

Полосатая загородка с привязанным на конце грузом поползла кверху. Машина прыгнула с места и понеслась в асфальтовую тишину проспекта.

Он сейчас был совершенно безлюдным.

Леня Куриц облегченно вздохнул и откинулся на сиденье.

Глаза у него были прикрыты.

– Ну вот, теперь, кажется все, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал он.

В определенном смысле Леня Куриц был прав. Дальше и в самом деле оставались сущие пустяки. Мы доехали до перекрестка с Садовой улицей, и здесь Куриц, распорядившись притормозить, высадил Лелю. Может быть, он, зная, что именно предстоит, побаивался за нее, а быть может, просто считал, что здесь, на последнем этапе она как женщина нам помешает. Мне очень трудно судить о тогдашних его мотивах. Во всяком случае, в этом своем решении он был непреклонен. И как Леля ни возражала, пытаясь даже для убедительности заплакать, как она ни цеплялась и не клялась, что еще будет нам всем полезна – пропуск-то для проезда по городу кто обеспечил? – он только щурился и смотрел вперед, как будто это его уже не касалось. В конце концов, Василек взял Лелю за локти и без особых усилий переместил наружу. При этом Леля, как бы не замечая происходящего, продолжала с ним спорить и даже яростно жестикулировать. Оглянувшись, когда машина отъехала, я увидел ее фигуру, растерянно топчущуюся на перекрестке. По-моему, она еще продолжала спорить и жестикулировать. И честное слово, мне даже стало ее немного жалко.

Правда, тут же выяснилось, что все это было совершенно напрасно. С машиной нам пришлось распрощаться уже буквально через минуту. Оказывается, болото, ранее простиравшееся от Канала до парадной моего дома, за время нашего отсутствия разрослось и заполонило собой практически всю Садовую улицу. Асфальт был подмыт, тупорылый «москвич» сразу же увяз колесами в топкой жиже. Даже Василек со всем своим мастерством ничего не мог здесь поделать. При каждой попытке сдвинуться машина уходила в трясину все глубже и глубже. В конце концов мы ее так и бросили – будто мертвое насекомое. Куриц даже не обернулся, он из-под ладони смотрел куда-то в сторону Сада. Повсюду, насколько хватало глаз, простиралась зеленоватая топь: кочки с чахлой осокой, жирная торфяная вода между ними. Дома вокруг стояли пустые, накренившиеся, нигде ни единого человека. Район был, вероятно, оставлен полностью и окончательно.

– Н-да… – сказал Василек, тоже из-под ладони осматривая окрестности. – Что будем делать?

– Вперед! – сказал Леня Куриц.