Сад Иеронима Босха

Это искушение для Иисуса Христа. «…И повел Его в Иерусалим, и поставил Его на крыле храма, и сказал Ему: если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить Тебя; и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею…»

Для Джереми это не искушение. Это — необходимость переверстать мир. Переверстать его с такой высоты, на которую опасаются залетать даже птицы.

Технический люк открывается. Никаких лифтёров — Джереми сам толкает тяжёлую крышку и выбирается на поверхность. Бетонная кольцеобразная площадка, стальные поручни. Джереми идёт по ней и ищет лестницу. Вот она — наружная стальная конструкция, скобы в бетоне. Можно подняться ещё выше. Шофёр стоит, испуганно вцепившись в поручень.

Это пятьсот тридцать три метра над землёй. Последние семь метров — флагшток. Там есть крошечный сетчатый пятачок, пространство для рабочих. До него ползти и ползти. И Джереми ползёт, и пока его муравьиная фигурка приближается к вершине мира, над Москвой сгущаются тучи. Тяжёлые облака наползают на город, в воздухе отчётливо пахнет грозой.

На такой высоте ветер гораздо сильнее, чем внизу. Он раскачивает шпиль — даже этот, огромный, бетонный, стальной. Он треплет неудобные одежды Джереми, а Джереми движется к конечному пункту своего восхождения.

Где-то внизу журналисты уже встречают перепуганного лифтёра. Тот тычет пальцем вверх и говорит: «Он там». Но дальше журналистам нельзя. Охрана не пускает их к техническим лифтам.

Джереми поднимается. Пять пролётов — он преодолел уже три.

Кардинал Спирокки стоит у лифта на первом этаже Останкинской телебашни. Сейчас в нём живут две надежды. Первая: Джереми спустится. Одумается, не станет ничего выкидывать, не станет обрушивать на город новый приступ любви — вернётся, спустится. Но вторая надежда — гораздо более сильная. Кардинал надеется, что Джереми не устоит перед искушением. Что дьявол окажется сильнее Бога. В этот момент Спирокки готов отправиться в ближайшую церковь и поставить свечу перед изображением дьявола, попираемого ногой какого-нибудь святого. В этот момент кардинал Спирокки становится сатанистом.

Он надеется, что Джереми Л. Смит спрыгнет.

Он стоит, расставив руки, принимая в себя холодный ветер и первые капли начинающегося дождя. Его одежды развеваются. Тучи — грозовые, страшные — сдавливают город в своих объятиях.

Это мгновение станет легендой. Большей легендой, чем всё остальное. Большей, чем сам Джереми Л. Смит.

Крошечный журналистский вертолётик поднимается всё выше и выше. «Нельзя, грозовой фронт», — говорит пилот, но оператор кричит: давай, это сенсационный материал, я хочу это снять, я должен это снять.

Ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить Тебя; и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею.

Иисус сказал ему в ответ: сказано: не искушай Господа Бога твоего.

Джереми Л. Смит вглядывается в грозу. Сейчас в его голове меняется всё. Исчезают, прячутся в «нигде» его шлюхи и массажистки, его поклонники и исцелённые, его американские друзья и итальянские лизоблюды. Они пропадают, стираются — вместе с кардиналом Спирокки, вместе с Уной Ралти и Карло Баньелли, вместе с Терренсом О'Лири. Все они исчезают, становятся пустыми звуками, бесконечностью, темнотой.

Мир безмолвен, только капли дождя, и порывы ветра, и тяжёлая органная музыка, хоральные прелюдии Баха, его великолепные кантаты, «Господь — мой царь» — всё это льётся и бьётся в едином ритме с сердцем Джереми Л. Смита.

«Кто я, Господи?» — спрашивает он. Он кричит эти слова, но рот его закрыт, зашит суровой нитью, и каждое слово с каплями крови вырывается из разорванных губ.

Это участь самых высоких строений мира. Телебашен, радиовышек. Это участь CN Tower и небоскрёбов в Дубай. Молния. Вы видели такие фотографии? Снимки, запечатлевшие, как молния бьёт в вершину телебашни, в её макушку? Как огромный стальной громоотвод, не выдерживая, плавится под напором небесной энергии? Таких фотографий сотни. Наберите в поисковике. Вы найдёте их по запросу «молния телебашня». Или «молния громоотвод».

Маленький вертолётик уже почти на уровне Джереми. Прожектор выключен: света достаточно — и оператор трясущимися руками снимает Мессию, принимающего небо в свои объятия.

Молния обрушивается на башню именно в этот момент. Огромная, двойная, тройная, расплёскивающаяся на тысячу электрических осколков, на тысячу ветвей, точно светящееся дерево, точно огненный столп. Она врезается в самую вершину флагштока-громоотвода, в эту железную трубу, проскакивает по ней, и воздух вокруг нагревается до тысячи градусов, и молния проходит через тело Джереми Л. Смита, через тело Мессии, и растворяется в нём.

Пилот вертолёта судорожно дёргает рычажки, но винтокрылая машина неуправляема, и она устремляется вниз с этой страшной высоты. Пока она падает, пилот успевает сказать: «Я предупреждал…» — в этот момент вертолёт разбивается о землю и всё окутывает огненный вихрь.