Сад камней

За спиной скрипнула створка, впуская высокую и широкую, как дверной проем, струю холодного воздуха. Как будто непонятно, что здесь ребенок, что дверь нужно прикрывать за собой, едва проскользнув внутрь, какой же ты все-таки козел!..

Гневно обернулась навстречу.

— Ты не идешь гулять? — спросил Яр.

— Дверь закрой!

Выкрикнула заготовленное по инерции, тем более что какая разница, кто из них. Яр спохватился, аккуратно прикрыл створку. Малышка вздрогнула от моего крика и снова опустила веки, похожие на блюдца из мутного стекла.

Он подошел ко мне, по дороге споткнулся о распластанную сумку, посмотрел на нее недоуменно, словно припоминая, что же это такое может быть. Перевел глаза на засыпающую девочку, затем в угол под ставнями, где стояла картина Михайля; мой взгляд следовал за его, след в след, словно по тропе, прокладываемой через минное поле. И тем более неожиданно наши глаза встретились.

— Ты уезжаешь? — коротко спросил Яр. — С ним?

— Не неси ерунду. Мы все вместе уезжаем. Или ты собирался так здесь и жить, на этой Поддубовой-5?

— Я ничего не собирался.

— Вот именно! — я заводилась, и это было странно, Яр никогда меня не доводил, он всегда, наоборот, не давал завестись, не позволял захлестнуть и пробить. — Ты сидишь и тупо смотришь кино, как будто тебя ничего не интересует. А надо что-то делать! Я прожила в этом кошмаре три месяца и не свихнулась, но я не могу больше!..

Яр должен был что-нибудь сказать. Например, он мог бы отпустить какую-то польскую шуточку, это срабатывало безотказно. Вообще-то он редко говорил при мне по-польски, сознательно сводя к минимуму свой иностранный шарм, имманентное и незаслуженное мужское преимущество. Или просто улыбнуться, заглянуть в глаза, провести ладонью по щеке, как он всегда умел. Мог бы, должен был — но молчал, не трогался с места, и я не понимала, я отказывалась понимать!.. И заводилась еще больше, набирала обороты, при этом четко, будто под ярким зимним солнцем, осознавая: все равно не пробьет. Фальшивка, обманка, холостые обороты — на изнеможение. Почему он молчит? Почему не делает ничего?!

Он шагнул вперед и толкнул меня в грудь — резко, сильно, зло, непостижимо, — и я не удержалась на ногах, растянулась поперек лежанки, больно стукнувшись спиной о ее край, и, стиснув зубы, сдержала вскрик, потому что маленькая же, и вскинула глаза с гремучей смесью гнева и изумления. Но взгляду не хватило пространства, взлетной полосы для разгона. Потому что Яр уже был слишком, слишком близко. Уже нависал вплотную, опершись на локоть, уже расстегивал грубым и точным движением молнию на моих джинсах — и я тоже рванулась к его поясу; почему-то в кино герои прежде всего избавляются от верха одежды, да кому он мешает на самом деле, верх, вот черт, застежка на ремне, как ее там, щелк, быстрее, быстрее…

Что-то ритмично стучало там, за окном, наверное, ставня, я же разбила тогда стекло, и Яр тоже разбил, теперь во флигеле сквозняк, продувает из конца в конец… Стучало все сильнее, все настойчивее, и на стук наложился свист, громкий, пронзительный, переходящий в завывание, страшный голос холодного зимнего ветра. Жарко, стянуть свитер через голову, отбросить в сторону, неизвестно куда, быстрее, слышишь, еще быстрее!..

Прижалась, приникла, прилипла к нему. Мне все еще было жарко, но Яр уже нащупал на полу и подтянул до груди лоскутное одеяло. Тут и распахнулась дверь, впуская ледяной ветер, клубы мелких снежинок и Пашку в расстегнутой куртке и с непокрытой головой, тяжело переводящего дыхание.

— Ну слава богу, — выдохнул он после естественной паузы: и насмешливо, и с облегчением. — Я уже думал, вы в лес пошли. Видали, что делается?

Я завернулась в край одеяла и приподнялась к окну. Увидела неясную белую муть. Кивнула Пашке:

— Ничего себе.

*

Вот эта комната, мадемуазель. Окна выходят на Сену, здесь настоящий старый Париж, не с открыток для туристов, а истинный, для тех, кто понимает. С кинофестивалем в те годы работала Мариз, моя давняя подруга, и она всегда селила участников в нашей гостинице. Большинство не ценило, нет. Особенно из стран бывшего соцлагеря, Восточная Европа, я имею в виду, про русских вообще молчу. Эти люди понимают только деньги, пьянку и гламур. Потому у них и кино такое. Не принимайте на свой счет, мадемуазель, в вас-то чувствуется порода. Готова поспорить, ваша прабабушка была графиня, из эмигрантов… нет? В таком случае… О да, русский балет! Я должна была догадаться.

Окна мы сменили два года назад. Раньше были обычные рамы, не металлопластик, и над ними полосатые маркизы, очень стильные, вы можете посмотреть на фотографиях внизу. Лично я была за то, чтобы заказать новые по тем же эскизам, однако хозяин решил иначе. Все должно меняться, жизнь не стоит на месте. Но тогда маркизы еще были, и она любила сидеть в их тени одна, облокотившись на подоконник, когда все другие пьянствовали в номерах. Удивительная женщина. Она понимала Париж, понимала настоящее. Как ее звали, напомните?.. Марина, да, конечно, Марина.