Конечно, путаница: если бы он обнаружил Бориса в саду, так и сам лежал бы в саду, там, где его стукнули. Или он добрался до дома и потом упал? Но на нем не было всей этой соломы… вон Борис джинсы отряхивал – Ланка так и стрельнула глазами: мол, не по сезону одежка. А на Крисе ничего не было, никакой соломы, совершенно точно. Значит, повздорили они с Борисом в доме или на террасе – а откуда тогда у Бориса взялся камень? Или в доме тоже вроде были какие-то обломки руин?..
– Так где орудие-то? Домой отнесли?
– Ну да… машинально. Выскочил с ним, а потом… не бросать же… ценность все-таки! Им в музее место, всем этим камням!
– Одному теперь место в полиции… ладно, Борис, знаете, что? Мы вас здесь не видели, полиции ничего не скажем… не потому, что мы, как вы выразились, русские люди, а просто… Крис жив – придет в себя, пусть сам решает, что полиции говорить. Пойдем, Лан…
– Спасибо, – с искренним облегчением вздохнул Борис, – Крис ничего такого не скажет… мы разберемся… договоримся. Я завтра с утра в больницу съезжу… только вы… уж и Николаю, пожалуйста!..
– Вот это не знаю! Как получится. Что, вам так эта работа у него нужна? Вы же историк, а не строитель и не этот… как его… логистик – или кто там занимается стройматериалами? Зачем вам это нужно-то?
Лана нетерпеливо дернула его за рукав. Какая разница, зачем Борису работа! Понятно, зачем, на самом-то деле: деньги нужны, его жена крутится, старается, вот и он решил…
– Миш, пойдем уже, а?
– Да, Борис, мы пойдем, правда. Поздно, и мы тут намучились… по вашей милости!
Уходя, они оба чувствовали себя неуютно: Борис, попрощавшись, никуда не пошел, а так и остался стоять возле сада Криса и смотрел им вслед, как будто хотел убедиться, что они действительно уйдут.
И обоим почему-то казалось, что теперь, когда хозяина нет, камни, заботливо спрятанные в саду и пережившие несколько тысячелетий, оказались в опасности, без надежной охраны. Теперь они одни, и кто угодно может сделать с ними, что хочет: унести домой, продать на аукционе, использовать как обыкновенный дешевый мрамор для собственной лестницы, превратить в орудие убийства, как чуть не сделал Борис.
Они уходили и оставляли его наедине с камнями – а что же, остаться здесь и сторожить их? В сущности, Крис, кажется, этим и занимался, только в других масштабах: оберегал эти камни от вандалов, от ничего не понимающей и презрительно не желающей понимать черни, от времени, которое раньше текло медленной рекой и не разрушило их за тысячи лет, а теперь вдруг понеслось таким бурным потоком, что каждый день может вполне ожидаемо стать последним.
И для камней, и для их хранителей.
14. Шейда
– Темно у них, – сказал Нихат с интонацией школьника, который намекает родителям, что уже так поздно, так поздно, ну никак нельзя за уроки, или так холодно и так болит голова, что никак нельзя сегодня в школу. – Может, до завтра? Заодно и доказательств дождаться бы – в смысле из лаборатории.
– Думаешь, нам завтра же все пришлют? Да там у них работы – кроме нашей! Я позвоню, конечно, я просил, чтобы быстро и… неофициально, сказал, чтобы заключение даже не писали, не срочно, но… кто их знает? Им же все только что привезли! Да обычно самое маленькое десять дней, это тебе не кино! Одна лаборатория на огромный город, да такие, вроде нас с тобой, у каждого же сложный случай, и отовсюду все просят! И потом не думаю я, что нам это так уж поможет! Наверняка на теле полно следов: Айше, Шейда, Мария точно, плюс еще и Мустафа, может быть. Они же виделись, обнимались… одежда в общем шкафу, расчески общие! Разве что эпителий…
Слушать про эпителий Нихату не хотелось: чего лишний раз вспоминать собственное упущение? Никто, правда, не знает, Кемаль возмущался негромко и наедине, ребята, скорее всего, ничего не заметили и не поняли, да Кемаль и возмущался-то врачом, а не им, Нихатом… может, и ничего? Обойдется? Вот раскроют они дело, и будет все равно, кто не вспомнил про эпителий и ногти.
– А если он… эпителий этот, принадлежит вообще кому-нибудь неизвестному?
– Да наверняка! Я почти уверен. Потому что Айше, Мария и Мустафа ее не убивали совершенно точно, а соседи – они хоть и странные, и меч у них этот, и скрывают что-то, но им-то зачем?! Да, темно… давай-ка с той стороны посмотрим: может, на террасе сидят? Или хоть один кто-нибудь?
Они прошли мимо дома, который Кемаль по идее должен был считать своим: там Айше и ее брат, то есть его семья, но дом, в котором он провел только одну короткую ночь, казался ему таким же чужим, как остальные. Первый этаж был освещен, но плотные белые шторы, которые все непременно вешали на дачах, чтобы уберечься от летнего солнца, были задернуты, и ни жены, ни Мустафы ему увидеть не удалось.