Сад камней

– Я не хочу это обсуждать, – монотонно повторяла Шейда.

Она сказала это в первый раз в своей черно-белой гостиной, когда Кемаль и Нихат предъявили ей обвинение. Кемаль вглядывался в осунувшееся лицо женщины, когда-то бывшей простой знакомой, приятельницей Эмель, ее соседкой, женщины, с которой его собственная жена пила кофе и курила; он вглядывался и понимал, что все это зря: нам никогда не понять тех, кто остался внутри очерченного расследованием круга.

Он пытался как-то сладить с нахлынувшими на него сегодня открытиями, их было слишком много для одного дня, и он не смог выговорить ничего лучше простого вопроса: «Но зачем, Шейда? Почему?!»

– Я не хочу это обсуждать, – ответила она.

– Я не хочу это обсуждать, – прозвучало в машине, когда Нихат попробовал было разговорить ее.

– Я не хочу это обсуждать, – это уже в Дидиме, куда ее, в наручниках от Нихата, привезли для официального оформления обвинения и допроса.

– Вы имеете право, – привычно перечислял Нихат, и Кемаль заметил искривившую ее губы усмешку, когда речь зашла об адвокате.

Он по какому-то наитию перебил Нихата:

– Вы могли бы обратиться за помощью к мужу. Возможно, он бы простил вас и не отказался…

– Простил меня?! – Шейда оживилась, на ее лице появилось осмысленное выражение, глаза засверкали, и Нихат быстро и бесшумно отъехал в сторону на своем вращающемся стуле, чтобы дать возможность Кемалю закрепить и развить успех. – Меня не за что прощать! Это я должна была бы простить – его! Но я не прощу. Если бы вы знали…

– Но мы не знаем, Шейда, – негромко сказал Кемаль, – мы ничего о вас не знаем и хотим понять…

– Что вы можете понять?! – голос женщины взлетел и словно сорвался с высоты. Громкие слова давались ей нелегко, как будто она не умела или разучилась кричать. – Этого никто не сможет понять. Никогда. Как он издевался надо мной… я же была… в том самом публичном доме, он вам сказал? Он приходил… ему нравилось, что я – Шейда… он говорил: поменять одну букву и переставить – получится «гейша»… ему же все японское подавай! Ну и… всегда только ко мне ходил, кимоно приносил, требовал, чтобы я делала специальную прическу… иначе не мог. Потом решил меня забрать – выкупил… думаете, я – его жена? Как бы не так! Я его вещь, он мог меня выбросить, продать, выгнать, я никто, понимаете? Нет, господин адвокат у нас весь из себя респектабельный, снаружи все честь по чести…

– Да, у вас другая фамилия, я заметил, но все же думали…

– Вы думали! А ваши жены, респектабельные, нормальные, они тоже думали! А я должна пить с ними чай и изображать эту их респектабельность… любимое ваше слово… ненавижу вас всех, понимаете?! Я должна вести пустые разговоры, обсуждать, почему мы не заводим детей… да лучше уж по десять клиентов в день принять… или по двадцать, так тоже бывает! А он все забавлялся… рано или поздно он меня бы убил, а вы, все вы, думали бы, что я поехала навестить матушку! Покойную матушку!

– Шейда, я понимаю, вам пришлось нелегко, но Эмель…

– О, прекрасная и добродетельная Эмель! Вот кого мне ничуть не жалко, ни капельки! Дура набитая! Жила в этой своей респектабельности, на уме только: как что приготовить, да как где пыль протереть… еще и строила из себя: картины, художница она, блин! Ничтожество, могла бы там же оказаться, где и я, узнала бы тогда! Я была рада, когда ее убивала, вам не понять!..

Кемаль встал и отошел к окну.

Слушать это – и представлять себе их да, обыкновенную и правильную, не важно, по-настоящему ли талантливую Эмель не живой, хлопочущей по дому, не ведущей пустые разговоры с соседками, не заваривающей чай, а умирающей, истекающей кровью из-за этой женщины… нет, никаких сил!

Почему некоторым так необходимо превратить свои страдания в чужие?

Как случилось, что два эти чудовища – Эрман и Шейда – встретились и соединились, не подозревая о подлинной сущности другого? Или Шейда все-таки что-то чувствовала, о чем-то догадывалась? Или это – способность на убийство – что-то вроде заразной болезни, и она передалась Шейде, потому что невозможно жить рядом с таким злом и остаться свободным от него?

В любом случае теперь закрыты оба дела.

– Эрмана я у вас заберу, – сказал Кемаль, не обращая больше внимания на продолжающую свои обвинения Шейду. – Только ты мне организуй охрану какую-нибудь, а то сбежит, не дай бог!

– Как – заберете?! – изумленно ахнул Нихат.

Конечно, он же ничего не знает, вдруг сообразил Кемаль.

То, о чем он думал на террасе, те выводы, к которым он пришел, – ему казалось, что он прокричал о них на весь мир, что все стало понятно не только ему, но и всем, и в первую очередь Нихату.

– Заберу. Это долго объяснять, но, судя по всему, он… – да, теперь предстоит доказывать всем свою правоту, предъявлять доказательства, ведь для непосвященных эти обвинения прозвучат дико.

– Но вы же мне сами сказали… когда позвонили, что приедете… ну, что эпителий не его, а ее… и алиби у него! И не можете вы его забрать!

– Алиби-то, да, – нетерпеливо перебил Кемаль, – но он… понимаешь, он, кажется, у меня проходит по другому делу. Когда я тебе звонил, я сам не знал.