Сад камней

Отозвался издалека, из-за стенки, из кабинета. Не соизволил подойти. Ладно-ладно. Я уложила сонную Маришу, несколько раз повозила туда-сюда ее кроватку — спит? — и бесшумно вышла из спальни.

Михайль сидел за компьютером. Сосредоточенный, подавшийся вперед, похожий на озабоченную нахохлившуюся птицу. Периодически шевелил мышь и снова замирал перед монитором, глядя вперед пристально, задумчиво, творчески. Трогательный настолько, что я улыбнулась, подошла на цыпочках и тайным, нежным, юным движением закрыла ему глаза.

— Чернобурка, отстань!.. Ну вот, потерял. Где оно было?

Только теперь, с опозданием, с противоестественной проволочкой — глянула на монитор. И расхохоталась резко и нервно, тоже как птица. Михайль раскладывал пасьянс. Напустив на себя нелепый, преувеличенно серьезный вид, будто от результата зависели судьбы мира.

Моего мира, между прочим.

— Было же… Черт, кажется, продул. Чего ты хотела?

— Ничего. Что мы будем делать, если Мариша заболеет?

Развернулся в кресле:

— У нее температура?

— Нет пока. Но…

— Вот и не паникуй пока.

Он снова повернулся ко мне спиной, клацнул мышью, и на зеленом мониторе опять выстроились столбиками игральные карты.

— Михайль!..

— Что? — с легким раздражением, не оборачиваясь.

— Ты так и будешь до вечера?..

— Тебе не нравится?

Кажется, всплакнула Маринка, я метнулась в спальню убедиться, что показалось, что спит. Вернулась, встала у него за спиной, над его душой, азартно увлеченной черт-те чем, и продолжила с того же места:

— Разве тебе нечем заняться? Делом, я имею в виду?

— Подожди, не отвлекай. Сейчас сойдется… Вот!

Он победно вскинул кулак и крутнулся в кресле на полтора оборота, я едва успела отскочить. Пронеслись, смазываясь в движении, его улыбка и затылок; затормозил лицом ко мне, посмотрел снизу вверх. За его спиной на игровой заставке гипнотически перетекали друг в друга бесконечные колоды карт. Прищурился, подмигнул:

— Каким еще делом, Чернобурка?

— Ну, сам же говорил, задумал в своем путешествии кучу всего. Ты вообще художник или кто?

— А ты?

Он смотрел на меня еще с полминуты, пока я собиралась с ответом, пока надеялась, будто он возможен, какой-то ответ. Затем пожал плечами, отвернулся и, забыв о моем существовании, снова разложил на мониторе свою бессмысленную карточную лесенку.

Не более бессмысленную, чем все остальное.

За окном уже по-настоящему смеркалось, и желтый электрический свет (я не помнила, когда его включила, а может быть, это и Михайль), не давая ощущения тепла и уюта, лишь ограничивал и без того тесное пространство, в котором и вправду было абсолютно нечего больше делать. Только существовать, ну ладно, пускай жить. Только держать этот мир… да какой там мир — мирок, внутренний, маленький, клаустрофобный — и при всем этом очень непрочный, нестойкий, готовый обвалиться в любой момент, стоит мне ослабнуть и отвлечься.

Мой сад камней, доведенный до совершенства, хотя вообще-то оно недостижимо — но именно недостижимые цели одни и представляют интерес и ценность. Я смогла, я построила его, собрала воедино. Значит, вот такой он и есть, на большее меня попросту не хватило. Теперь остается лишь лелеять, ухаживать любовно, сохранять в нерушимой безупречной неподвижности, которая, наверное, и есть счастье.

Пойти, что ли, кофе себе сварить.

Кухня с опущенными жалюзи, битком набитая мебелью и бытовой техникой, мечта домохозяйки, показалась совсем уж неприлично тесной, будто и не рассчитанной на присутствие человека, а что, все эти электронные штучки вполне самодостаточны и могут обойтись без меня. Брезгливо покосилась на кофеварку с таймером, такую удобную еще утром. Не дождетесь, не напрасно же я прихватила с зимней кухни настоящую латунную джезву.

Но и это отдельный вопрос — что считать настоящим, особенно теперь. Допустим, объективной реальности давно не существует, мы с Михайлем в четыре руки подписали ей приговор; хотя, если разобраться, кто мы такие, чтобы? Не сомневаюсь ли я, чуть не ежесекундно, настоящий ли, из плоти и из крови, он сам?.. и наша Маринка?! — не говоря уже о менее существенных и жизненно необходимых вещах. Я живу теперь в той реальности, где по определению нет ничего непреложного и неоспоримого, которая не держится ни на чем надежном — разве что на моих собственных плечах.

И так было всегда. Знакомая до тусклой, тупой боли, немыслимая, нечеловеческая тяжесть, по определению неотделимая от творчества. От странного и ничем не оправданного желания создавать свой мир — вместо того чтобы с комфортом встраиваться в чей-то чужой, существующий давно и прочно. А потом, и это неизбежно, обнаруживать, что снова не получилось, что в твоем совершенном саду камней ключевые точки смещены, пропорции нарушены, вокруг зияют изъяны и червоточины, катастрофически не хватает размаха и простора, а жизненное пространство скомкано и продолжает съеживаться на глазах…

Черт!!!