— Это Нора Гейнз. Я предлагаю вам поинтересоваться, что происходит в доме вашей дочери, прежде чем она будет
Она бросила трубку и встала, дрожа от охватившего ее гнева.
Как могла Энн-Линн так поступить с ней? Через полчаса Нора встречается с двумя своими приятельницами. Что она им скажет? Если к тому времени не взять себя в руки, они ухватятся за нее, как почуявшие запах крови акулы. Разумеется, они изъявят желание узнать, что случилось. Просто прилипнут к ней с вопросом, что так сильно огорчило ее. Что она ответит? Что ее примерная дочь убежала из дома? Что Энн-Линн, у которой твердые пятерки в аттестате и высокие вступительные баллы, упустила возможность учиться в престижном университете? Что она предпочла жить в Сан-Франциско в комнатенке с жалкой бродяжкой, а не в Блэк-Хоке, в особняке с родной матерью?
— Дура! Круглая дура!
Нора прошла на кухню, где открывала и хлопала дверцами шкафчиков, доставая из них кофемолку, чашку и сахар. Пока она вкладывала фильтр в кофеварку, сердце ее стучало гулко и часто. Нора бросила кофейные зерна в кофемолку, просыпав часть на пол. Когда кофемолка перестала жужжать, она торопливо сняла крышку, и почти половина молотого кофе высыпалась на столешницу. Ругаясь, она швырнула фильтр в раковину, оставив на полу кофейную дорожку. Сегодня должна прийти домработница. Пусть уберет весь этот беспорядок!
Так или иначе, пить кофе ей не хочется — и совершенно ясно, что он вовсе ни к чему, когда сердце бьется так, будто в любую минуту готово выскочить из груди. Кофеин станет ее последним шагом на пути к сердечному приступу.
Нора судорожно всхлипнула и закусила нижнюю губу.
Норе нестерпимо захотелось схватить ключи от машины и рвануть в Окленд. Высказать дочери все, что о ней думает, насколько плохо себя чувствует. Раскаленная лава придуманных слов уже готова была вылиться наружу. О, те бесчисленные жертвы, на которые ей пришлось пойти ради дочери! И разве Энни ценит это? Нет! Ладно бы она отказалась учиться в университете, ослушавшись матери. Ладно бы убежала из дома, чтобы вести богемную жизнь в Сити. Но
«Она поехала к своей бабушке в Окленд».
Это не что иное, как настоящее предательство.
Энни выехала на Бэй-Бридж и снова посмотрела на папку с рисунками, которая лежала на соседнем сиденье. Бабушка Лиота настояла, чтобы она взяла ее с собой.
— Все эти годы, родная, рисунки тетушки Джойс пылились на чердаке. Возьми их как часть своего наследства. Кроме того, они могут поддержать тебя в творческих начинаниях.
А еще она подарила внучке изящную коробочку, куда был аккуратно уложен носовой платок с кружевными краями.
— Это изделие твоей прабабушки, Энни. Такие платки она обычно делала на продажу. Из-за слабого здоровья она ничем другим не могла заниматься. Вот и обвязывала платочки, вышивала наволочки или еще что-нибудь. Она вязала крючком тончайшее кружево, но я, к сожалению, не смогу тебе его показать: оно не сохранилось. Бывало, мама посылала меня продать ее вязание хозяйке модного шляпного магазина, который был в двух шагах от нашего дома. Помню, мама целыми днями просиживала за рукоделием у освещенного солнцем окна.
Энни никогда в жизни не видела такого красивого кружева и сказала об этом бабушке. Та охотно с ней согласилась.
— Этот платок изумителен, правда? Я знала, что ты оценишь его по достоинству.
Энни подумала, что особенно изысканно он будет смотреться на черном бархате в затейливой рамке, и решила, что купит все это, когда в следующий раз заглянет в один магазинчик.
Она вошла в квартиру и услышала зычный крик Барнаби:
— Звони 911! Звони 911!
— Ш-ш, ты, неразумная птица! — прокричала Сьюзен из ванной комнаты, где она расчесывала волосы. — По твоей малости у нас и так сегодня куча неприятностей!
— Что случилось?
— Тебе лучше не знать, — с улыбкой ответила Сьюзен.
— Так плохо?
— Хуже не бывает. Катастрофически плохо. — Она высунула голову из двери. — Нет времени рассказывать тебе об этом. Через пятнадцать минут нам выбегать на работу. Ты принесла что-нибудь поесть?