Сад Лиоты

Сад был ухожен, и на это у матери всегда хватало денег, зато их никогда не хватало на собственную дочь. И как только Нора стала достаточно взрослой и самостоятельной, она пошла на склад текстиля и в свободное время училась работать на швейной машинке. Бабушка Рейнхардт к тому времени уже показала ей, как шить одежду, и в школе на уроках домоводства она совершенствовала свое умение. Ни одного необработанного шва не было на ее платьях. Стежок к стежку, клеточка к клеточке, удачно подобранные аксессуары. Слава Богу, она была наделена талантом, и сшитая ее руками одежда ничем не уступала той, что продавалась в универмагах. Когда Нора училась в старших классах, никто из ее друзей не догадывался, что свои шикарные платья она шила сама.

Нора вспомнила один яркий момент из своей школьной жизни.

Мисс Уэнтворт, ее преподавательница домоводства, объявила, что у Норы талант дизайнера. Эта похвала согрела ей душу, хотя никаких иллюзий насчет продолжения обучения в Нью-Йорке или в местном колледже у Норы не было.

Тогда-то она и дала себе слово, что когда-нибудь будет покупать для себя и своих детей все только в самых дорогих магазинах, и у ее семьи будет то, чего сама она была лишена в детстве. Ее дети будут жить в красивом доме, в престижном районе, одеваться в лучших магазинах, заниматься танцами, ходить на концерты и балет, посещать музеи, выезжать на пикники и, наконец, получат диплом бакалавра. Уж они-то будут иметь все,что только можно купить за деньги.

Дорого обошлось Норе это обещание, но она выполнила его. Первый муж сбежал от нее, испугавшись ответственности; второй ни в чем не соглашался с ней. Но она ни разу не дрогнула. Даже неблагодарность детей не сломила ее решимости. Разве она их не превозносила? Разве не злило Фреда то, что она ставила Энни на первое место? Нору так потрясло бунтарство дочери, что она забыла о своем супружеском долге. Понимала ли Энни, на какие муки мать шла ради нее? Нет, конечно, не понимала. Ей вообще было наплевать на всех. Все годы, что Нора водила дочь на занятия танцами, музыкой, гимнастикой, корпела с ней над уроками, печатала и рассылала прошения, приводила в порядок документы, самое большее, что она слышала от дочери — это сдержанное «спасибо, мамочка». А что уж говорить о деньгах! Тысячи долларов были пущены на ветер! На эти деньги, потраченные на неблагодарную дочь, Нора могла бы объехать весь мир!

Дерево познается по плоду.

Отчего эти слова отзываются в ее сердце такой болью? Почему они не выходят у нее из головы?

Сьюзен сидела на стуле и плакала:

— Ну зачем только Рауль попросил меня присматривать за Барнаби! Смотри, Энни, сейчас он умрет.

Энни положила сумочку на стол и подошла к клетке с попугаем.

— Привет, Барнаби. Привет, мой хороший.

Но Барнаби не сновал по жердочке, как обычно, и не говорил ничего забавного. Он даже не двигался. Попугай сидел неподвижно совсем не похожий на себя. И правда, Энни никогда не видела его таким взъерошенным.

— Интересно, что же с ним случилось?

— Я знаю что. Я — полная идиотка! Меня убить мало!

Энни взглянула на Сьюзен.

Та вытерла нос и подняла красные, опухшие от слез глаза на подругу.

— Дело в том, что я одолжила пылесос у Говарда. Ну, ты знаешь этого парня. Матрос, что живет на нашем этаже. Мне до того надоело видеть оставленную попугаем грязь, что я решила собрать пылесосом помет и остатки корма в его клетке. И тут вдруг зазвонил телефон…

— И что?

— Я отвернулась, чтобы ответить. Звонил Сэм. Ты понимаешь, я отвлеклась только на минутку. Но этого было достаточно. Раздался страшный звук… хлюп.Даже Сэм его услышал и спросил, что случилось. Я посмотрела и увидела, что Барнаби исчез.Его засосало в пылесос, — всхлипнула Сьюзен.

— Может, он сломал себе что-нибудь? — с волнением сказала Энни и дотронулась до птицы.

Попугай даже не пошевелился.

— Я тебя уверяю, он ничего не сломал. Посмотри на мою руку, — сказала Сьюзен, протягивая ее. — Я сразу выключила пылесос и открыла его. Бедняжка хлопал крыльями, бился и клевался. На его окровавленные перышки налипли остатки корма. Я должна была отмыть их. — И, заплакав еще громче, она продолжила: — Я положила Барнаби в раковину. Вода была теплая, Энни, я проверила. Теплая. А ему не понравилось. Мокрый он был такой жалкий. Я испугалась, что он схватит воспаление легких, или что там бывает у птиц. Вот я и высушила его твоим феном.

— Бедняжка Барнаби. — Энни осторожно дотронулась до перьев птицы. — Не повезло тебе сегодня.

— Да, лучше не вспоминать. В этом коматозном состоянии он похож на чучело. За целый день ни звука. Даже не пикнул.Только смотрит, не мигая. — Сьюзен уткнулась лицом в ладони и зарыдала. — Я так боюсь, что он упадет лапками кверху и умрет.

— Давай, Барнаби, миленький, приходи в себя, — нежно попросила Энни, но попугай не реагировал. Как говорится, и бровью не повел, если бы у попугаев они были.

— Я не хочу, чтобы он умер, хотя нельзя сказать, чтобы уж очень его любила. — Сьюзен посмотрела на птицу покрасневшими от слез глазами. — Слышишь, Барнаби? Не смей умирать!