Брайан! Прекрасный Брайан! Ее любовник. Как странно и непривычно было думать о нем так — тогда, в самом начале. Какая это была радость — первая встреча с ним! А какой стыд она испытала! Ее прямо мутило. На глазах сами собой выступили слезы. А Брайан? Боже, до чего он был опечален, как боялся, что сделал ей больно! Она успокаивала его, а он — ее. И вот, сами того не замечая, они снова занялись любовью.
Девять лет. С тех пор прошло целых девять лет! Матерь Божья, неужели так много?
С того дня Роза перестала исповедоваться в церкви. Что толку было ходить туда? Говорить Богу, что ты жалеешь о случившемся, когда в глубине души знаешь: все равно будешь делать то же. Да и как можно остановиться? Любовь к Брайану — это единственное, что помогает ей жить!
Оставалось лишь надеяться, что Господь с Его бесконечной милостью сумеет понять и простить ее.
Она слегка подвинулась, чтобы лучше видеть лицо Брайана. Приподнявшись на локте, она посмотрела в окно поверх его плеча. На улице горел фонарь, и его свет создавал волшебное кольцо из тумана, прорезаемого хлопьями снега, который островками покрывал зелень спортивного поля за их домом. А справа, как всегда, нависала темная тень Батлеровской библиотеки.
Сколько раз лежала она вот так в его комнате общежития «Хартли Холл», глядя в окно второго этажа. Лежала и думала: когда же наконец им не надо будет урывать минуты, чтобы быть вместе?
«Скоро, — пообещала она себе, — скоро мы будем вместе. В самом крайнем случае — через год. И тогда все изменится! Как мы и мечтали. И если уж столько времени пришлось ждать, то еще немного — это нетрудно».
…Взгляд ее вернулся в комнату. Собственно, это даже не комната, а каморка. Большой встроенный шкаф. Вдоль испещренных следами чертежных кнопок стен тянутся деревянные и металлические полки, доверху заставленные книгами. Сколько раз она мечтала, что когда-нибудь у нее будет время их все прочесть! Хемингуэй, Фолкнер, Фитцджеральд, Джойс, Бодлер… В углу, на изрезанном дубовом столе — старенький «ундервуд», рядом из коробки торчат отпечатанные страницы. Страницы романа, который Брайан начал писать еще до того, как погрузился в свой диплом.
Она прочла его, и ей понравилось. Даже очень. Гордость за Брайана так и распирала ее, согревала сердце. И какое значение имеет, что матрац продавлен, а у них с Брайаном нет за душой и цента. В один прекрасный день он станет знаменитым. В этом нет ни малейшего сомнения. И его книги будут наверняка стоять на таких же вот полках в студенческих общежитиях рядом с книгами Джойса и Фолкнера.
Она принялась внимательно изучать лицо Брайана: в тусклом свете, проникающем с улицы, оно, казалось, состояло из одних плоскостей и впадин. На лбу и переносице поблескивали капельки пота. Она слизнула одну с виска, ощутив на кончике языка солоноватый вкус.
— М-м-м! Так бы и съела тебя всего! — шепнула Роза, нежно потеревшись носом о шею Брайана. — Только вот что я потом стану делать, когда от тебя ничего не останется?
— Роза… — Брайан неожиданно сел, сбросив одеяло на пол, так что ей тут же стало холодно. — Я все время забываю тебе рассказать одну вещь… Хотя должен был бы сделать это до того, как… — Он отвел взгляд: его гордый профиль резко выделялся на фоне окна. — Господи Иисусе! До чего мне это ненавистно. Право, не знаю, как к этому приступить…
Задрожав, Роза обняла себя руками, прижав локти к животу. Что-то тут не то! Чутье ее не обманывает. Она почувствовала неладное еще раньше, когда он пришел к ней в последний раз. Его движения были непривычно яростными: похоже, он хотел причинить ей боль.
— Что случилось, Брай? — Она тоже села, завернувшись в пододеяльник, словно защищая себя от известия, которое наверняка будет плохим.
— Мне бы надо было рассказать тебе об этом еще до того, как… Но понимаешь, когда я тебя вижу, то забываю обо всем на свете. И единственное мое желание — обнять тебя покрепче и привести сюда.
Роза нервно рассмеялась:
— Знаю. Мечта каждого сопливого мальчишки, который, как ты, прислуживал у алтаря. Мечта о чистенькой девочке-католичке. Наверное, ею разбавляют святую воду, чтобы вызвать половое возбуждение. Ее, эту воду, надо было бы разливать по флакончикам — вместо духов. «О-де Ватикан». Как, по-твоему, Папа бы разрешил? — Она все говорила и говорила, чтобы не слышать того, что предстояло услышать. — Господи! Ты помнишь эти страшные муки совести, которые я испытывала? О, как хорошо я представляю себе состояние мучеников, надевших власяницу…
— Роза. Призывная лотерея. Выпал мой номер.
Его слова прозвучали, как удар чугунного шара, которым ломают каменную стену дома. Глухой шум в ушах никак не хотел стихать.
— Невозможно!
Но произнося это, она уже чувствовала, как сжались ее мышцы и холодные капли побежали по спине.
— Но так случилось.
— Нет!
Шум в ушах перешел в тревожный набат. Голова раскалывалась от нестерпимого гула.