Сад лжи. Книга 2

Она тут же поднялась со стула, чувствуя, как кровь отхлынула от головы, оставив там гудящие снежные хлопья, какие появляются на экране телевизора, когда станция заканчивает вечернее вещание. Ощущение было такое, словно Рэйчел пятится назад, все быстрее и быстрее, по темному тоннелю.

«Неужели я сейчас грохнусь в обморок? — вяло, как во сне, подумала она.

Последнее, что она запомнила, был удар судейского молоточка.

Роза увидела, как Рэйчел начала как бы складываться, валиться вбок, и сразу устремилась к ней. Однако ее опередили — вокруг Рэйчел уже толпилось с полдюжины человек.

Какой-то широкоплечий седовласый мужчина поддерживал ее, бережно обняв за плечи. Подойдя ближе, Роза узнала в нем человека, однажды обратившегося к ней в коридоре суда: он поздравил ее, когда она выиграла процесс по делу Крупника. Интересно, что он здесь делает? Она уже несколько раз сталкивалась с ним возле здания суда.

У него еще какая-то греческая фамилия. Кажется, Александрос?

Но все-таки зачем он сюда ходит?..

В этот момент внимание Розы привлекла женщина, стоявшая в конце зала. Застывшее лицо, худенькая, в кашемировом костюме голубовато-серых тонов и мягкой шелковой блузке. На руках — длинные перчатки, на голове — шляпа с большими нолями, оставляющими в тени почти все лицо. Пожилая, но все же сохранившая следы былой красоты. Эта красота сквозила и в ее движениях, когда она начала пробираться вперед.

Как только женщина приблизилась, Розино сердце учащенно забилось.

«Боже, я знаю это лицо! Откуда? Где я могла его видеть?» — застучало у нее в висках.

И тут женщина непроизвольным движением руки поправила шляпу, слегка задев при этом ухо, где блеснула крошечная бриллиантовая сережка.

«Она!» — уверенно сказала себе Роза.

Ее пальцы, подчиняясь бессознательному порыву, сами потянулись к правому уху, где висела ее сережка — рубиновая «слеза»…

Розе показалось, что она играет на сцене в театре абсурда, где в пьесе разом сошлись прошлое, настоящее и будущее.

«Нет. Это все мое воображение. Такого не может быть!» — сказала она себе.

Женщина между тем остановилась в проходе посреди зала. Ее глаза встретились с глазами Розы. Большие, блестящие от слез, цвета морской волны, они выделялись на лице, напоминающем своим изяществом старинный мейсенский фарфор. И еще, показалось Розе, в этих глазах стояла молчаливая мольба. И невыносимое страдание.

Одного взгляда замершей в проходе женщины оказалось достаточно, чтобы реальный мир сразу же перестал существовать. Только что Роза шла по длинному и неровному пути, но внезапно сошла с него — и попала из реальности в сон.

«Кто она? Что ей от меня надо?» — проплыло в сознании Розы.

Из сна она вышла так же внезапно. Женщина снова ожила, энергично продвигаясь к группе людей, сгрудившихся возле стола. Вот ее изящные руки протянулись вперед, как бы образовав голубую беседку над бледным изваянием, в которое превратилась Рэйчел.

И тут Роза в ужасе услышала, как изваяние выкрикнуло одно единственное слово:

— Мама!

36

Открыв входную дверь, Брайан сразу же увидел Рэйчел. Свернувшись калачиком, она сидела возле камина на своем любимом стуле. От неожиданно нахлынувшей радости он замер на пороге, продолжая придерживать рукой дверь.

— Рэйчел!

Сердце гулко заколотилось в груди. «Неужели возможно, — подумал он, — что она все-таки вернулась? И ждет меня?»

Рэйчел перехватила его взгляд и улыбнулась. Лицо ее, однако, было таким грустным, что он нисколько не удивился, заметив в больших голубых глазах слезы.

Вспыхнувшая было радость сразу же начала улетучиваться, а внутри противно заныло:

«А что, если Рэйчел пришла совсем не за этим. Господи! Вдруг она просто хочет поставить точку? Сказать, что между нами все кончено — навсегда? Как я смогу перенести это? Даже за несколько дней разлуки я понял, что не могу без нее жить. Она мне просто необходима».

— Привет, Брайан!

Прозвучавшие в тишине комнаты слова, казалось, оторвали его наконец от порога, от ручки двери, за которую он все еще держался. Брайан приблизился — медленно, не отрывая взгляда от Рэйчел. Ему вдруг представилось, что он фотограф, много часов потративший в поисках наилучшей точки для съемки с идеальным освещением, где вместе с тем было бы достаточно тени, чтобы портрет свернувшейся на стуле женщины не вышел чересчур резким, а сохранил все сочное богатство тонов и полутонов — розовых, золотых, зеленых…

И все это, он теперь понимал, ему предстоит потерять!

У него было такое чувство, будто кто-то дотронулся до его сердца холодным пальцем.

Пожалуй, никогда раньше она не казалась ему такой юной. И такой прекрасной! Девочка-подросток — в джинсах и одной из его старых ковбоек; ноги босые, колени обхвачены руками и прижаты к груди. Темно-золотистые блестящие волосы (похоже, она только что вымыла голову) свободной волной разметались по плечам — кончики волос еще влажные.