– Ну и
– Я хочу узнать, почему умерла моя мать, – угрюмо промолвил я, – хочу знать, мог ли я хоть как-то ей помочь, а может быть, и сейчас еще смогу сделать что-нибудь для нее. А еще я хочу понять, неужели все должно происходить так, как происходит всегда.
– Да! Да! – прокричал в ответ Камалашила. – Еще как сможешь!
С этими словами он плюхнулся на траву около чинары, помнящей так много нежных ночей, проведенных с ней под этим покровом.
Жестом он пригласил меня сесть рядом с ним. Я немного занимался медитацией с друзьями по Академии, кое-что об этом читал, так что, недолго думая, уселся на землю, выпрямил спину, сложил ноги крест-накрест, закрыл глаза и постарался вообще больше ни о чем не думать.
Индиец хихикнул и звонко хлопнул меня по спине.
– Не спи, замерзнешь!
– Медитирую! – гордо ответил я.
– А вот стометровку ты побежал бы без разминки? – снова радостно обратился он ко мне.
– Ну уж нет.
– Вот и давай сделаем
– Разминку? Это как? – сварливо переспросил я, нехотя поднимаясь и представляя себе всякие там отжимания, приседания, растяжки и прочие неприятные вещи.
Первый раз Камалашила взглянул на меня чуток построже.
– Все хотят медитировать! Никто не знает – как!
– Да что за разминка-то такая?
– Начнем с
– Уговорил, – буркнул я, усаживаясь.
– Не забудь про
– Какие еще подношения? – поинтересовался я.
–
Я с сомнением покосился на калитку Сада, ожидая, что оттуда прибежит целая толпа развеселых практиков медитации вроде его самого, и, никого не увидев, переспросил:
– Кто-то к нам идет?
– Не беспокойся,
В пятую чашечку пошли побеги шалфея и можжевельника, кусты которых росли вдоль ручья, вытекавшего из фонтана, а для шестой он собрал немного сухой травы. Сорвав плод с мандаринового дерева, Камалашила очистил его, положил несколько долек в седьмую чашечку, а остальное с удовольствием съел сам, не забыв сунуть одну дольку мне в руки. Все это время он говорил не переставая.
– Представь, – продолжал индиец, жуя мандарин, – что некто очень важный возьмет да и появится в этом Саду сегодня ночью, во время нашей практики. Может, это будет даже сама великая царица с золотыми волосами и в золотой короне… – Тут он лукаво подмигнул мне, как будто знал, почему мое сердце вновь и вновь приводит меня сюда, под сень чинары. – Ведь тебе же не захочется перед такими гостями упасть лицом в грязь? Ведь их надо встретить согласно законам степного гостеприимства!
– А кого ты ждешь? Конкретно кого? – спросил я.
–
Эти последние слова – Сердечный Учитель – глубоко поразили меня, отозвавшись сердечной болью в моей груди, ибо я понял, что не могу представить себе иного «Сердечного Учителя», чем моя золотая Леди.
– Ну вот, – продолжал меж тем Камалашила, склонившись над чашечками, – расставим их как подобает. Первая чашка с водой у нас будет хрустальным бокалом с прекрасным напитком, подходящим для чествования высокого гостя. Еще одна чашка с водой. – Он двигал чашками, как ловкий наперсточник на базаре. – Это будет тазик с теплой водой из минеральных источников, подходящий для омывания ног дорогого гостя, утомленных долгим странствием. В третьей – цветок. Кто ж не любит цветов! – Камалашила глубоко вдохнул запах раскрывшегося бутона. – Потом благовония. – И с этими словами мой наставник поджег ароматные веточки можжевельника и шалфея, чиркнув огнивом, которое он проворно вытащил из бездонных складок своей хламиды.
– Тебе не надоело всегда таскать с собой все эти штуки? – хмуро спросил я.
Камалашила медленно повернулся и взглянул мне в лицо. На этот раз он был сама серьезность.