Сад принцессы Сульдрун

– Ничего страшного! – подбодрила его Сульдрун. – Я тут уже была. Этот бесенок в бутылке – маленький леший. Конечно, он хотел бы, чтобы его выпустили, но я боюсь, что он настолько озлобился в заточении, что будет мстить даже своим освободителям. Зеркало на стене – Персиллиан; он говорит, когда у него хорошее настроение. А из этого коровьего рога текут или свежее молоко, или мед – в зависимости от того, кто его держит.

Эйлас осторожно шагнул внутрь. Желтоватый леший раздраженно встрепенулся и уставился на него из бутыли. Возбужденно взметнулись светящиеся цветные блестки в высоких флаконах на полке. Висевшая в тени под потолком маска горгульи чуть наклонилась к Эйласу и растянулась в недоброй усмешке.

– Уйдем отсюда, пока вся эта чертовщина не навела на нас порчу! – встревожился Эйлас.

– Никакого вреда эти вещи мне не сделали, – возразила Сульдрун. – А зеркало знает, как меня зовут, и говорит со мной.

– Того, кто слушает колдовские голоса, ждет беда! Пойдем! Нам здесь не место!

– Подожди, Эйлас. Может быть, зеркало опять что-нибудь скажет – оно, кажется, доброе. Персиллиан, ты здесь?

Из зеркала послышался печальный голос:

– Кто зовет Персиллиана?

– Сульдрун! Ты говорил со мной раньше, помнишь? И называл меня по имени. Вот мой любовник, Эйлас.

Зеркало издало мучительный стон и принялось декламировать нараспев, заунывным басом – медленно, так, чтобы можно было безошибочно разобрать каждое слово:

Тебя к ногам спасительницы, Эйлас,
Безлунной ночью море принесло,
И с ней, забывшись страстью неизбежной,
Зачал ты сына всем врагам назло.

Какой бы путь ни выбрал ты сегодня,

Везде прольешь ты слезы, кровь и пот,
Но свой союз скрепить обрядом брачным
Обязан ты, чтобы продолжить род.

Давно служу я королю Казмиру,

Три раза предрекал ему провал:
Четвертый раз он спрашивать боится,
И ждать свободы я уже устал.

Ты должен, Эйлас, взять меня с собою:

Под деревом Сульдрун, на берегу,
Укрой меня – и там под шум прибоя
Блаженным сном забыться я смогу.

Невольно, как во сне, Эйлас протянул руки к раме Волшебного Зерцала и снял его с металлического штырька, торчавшего из стены. Продолжая держать зеркало перед собой, он в замешательстве спросил:

– Каким образом мы можем обвенчаться?

Персиллиан отозвался из глубины зеркала звучным, многозначительным голосом:

– Ты похитил меня у Казмира, Эйлас! Отныне я принадлежу тебе. Я отвечу тебе три раза – и ты уже задал первый вопрос. Но если ты спросишь меня в четвертый раз – прощай, я буду наконец свободен!

– Хорошо, как тебе угодно. Но ты не ответил на мой вопрос.

– Возвращайтесь в сад, вас никто не задержит. Там будут скреплены ваши брачные узы – позаботься о том, чтобы они были неопровержимо подтверждены. А теперь торопитесь, время не ждет! Вы должны вернуться прежде, чем двери Хайдиона запрут на засовы!

Без лишних слов Сульдрун и Эйлас покинули тайное хранилище Казмира, плотно прикрыв за собой дверь, из-за которой настойчиво пыталось просочиться дрожащее лилово-зеленое свечение. Сульдрун приложила глаз к прорези шпалеры: в Почетном зале не было никого, кроме пятидесяти четырех кресел, производивших на нее такое впечатление в детстве. Теперь казалось, что кресла ссохлись и постарели – они уже не выглядели так грозно и величественно. Тем не менее Сульдрун чувствовала, что кресла задумчиво, мрачновато наблюдали за ней и Эйласом, пока они спешили к выходу.

Пробежав по пустой Длинной галерее в восьмиугольный вестибюль Восточной башни, они вышли под ночное небо. По пути к Урквиалу им пришлось срочно скрыться в оранжерее: навстречу, топая сапогами, звеня оружием и ругаясь, шли четыре дворцовых стражника.

Шаги стражников затихли вдали. Лунный свет, проливаясь под арками парапета, создавал на полу галереи вереницу бледно-серых форм, перемежавшихся тенями чернее ночи. Внизу, в городе, еще мерцали огни, но звуки столицы не долетали до королевского дворца. Сульдрун и Эйлас пробежали по сводчатой галерее, нырнули в туннель и проскользнули в старый сад через дощатую дверь в стене Зольтры. Эйлас вынул зеркало из-под туники:

– Персиллиан, я задал тебе один вопрос и постараюсь больше ничего не спрашивать, пока не возникнет такая необходимость. И теперь я не спрашиваю тебя, каким образом мне следует тебя спрятать, чтобы выполнить твою просьбу, но если ты желаешь дать более подробные указания, я тебя выслушаю.

Персиллиан поспешно заговорил: