Сад принцессы Сульдрун

Бароны западных склонов и нижних лугов в большинстве своем поддерживали политику Эйласа — они уже не раз подвергались набегам ска. Их высокогорные соотечественники — во многих случаях не более чем предводители бандитов — не только ценили независимость превыше всего, но и самым зловредным образом отстаивали именно тот образ жизни, с которым поклялся покончить Эйлас. После прибытия армии в Дун-Даррик королевские угрозы, ранее остававшиеся пустым звуком, внезапно приобрели смысл.

Эйлас почти сразу решил устроить в Дун-Даррике постоянный лагерь. Со всех концов страны прибывали каменщики и плотники — им поручили возвести подходящие постройки. Тем временем началось восстановление старого Дун-Даррика: в первую очередь, конечно, работники соорудили временные жилища, а затем приступили к строительству в соответствии с планом сэра Тристано — тот набросал его как-то вечером за бутылкой вина, руководствуясь скорее желанием развлечься, нежели серьезными архитектурно-стратегическими соображениями. Тристано предусмотрел рыночную площадь с лавками вдоль берега и постоялыми дворами по периметру, широкие улицы со сточными канавами на тройский манер и добротные коттеджи, каждый с огородным участком. Просмотрев наброски Тристано, Эйлас не видел причин, препятствовавших осуществлению этих проектов — тем более, что застройка разрушенного поселка способствовала укреплению королевского престижа.

Эйласу не нравился Оэльдес — обветшалая и грязная столица бывших королей, а независимый Исс невозможно было вообразить в качестве центра управления Южной Ульфляндией. Поэтому Эйлас объявил столицей Дун-Даррик, а Тристано добавил в свои чертежи небольшую, но изящную королевскую усадьбу, с одной стороны выходившую окнами на реку Мальо, а с другой — на рыночную площадь. Теперь сэру Тристано пришлось подумать о дальнейшем развитии метрополии; он отвел обширный участок на противоположном берегу под строительство более притязательных жилищ для представителей высшего сословия — разбогатев, многие могли предпочесть обосноваться в новом городе. Весть о расширении проекта порадовала строителей — плотников, каменщиков, штукатуров, кровельщиков, стекольщиков, маляров и их поставщиков; в обозримом будущем их благополучие было обеспечено.

Земли, окружавшие Дун-Даррик, по большей части одичали. Эйлас выделил обширные угодья под участки, подлежавшие распределению, согласно договору, между ветеранами, закончившими службу в армии. Другие участки сэр Малуф продавал по низким ценам в рассрочку безземельным ульфам, желавшим заняться сельским хозяйством.

Подобные осязаемые свидетельства стабильности способствовали поддержке авторитета короля — его больше нельзя было назвать иностранным авантюристом, намеренным выжать из Южной Ульфляндии те последние крохи, какие в ней еще оставались. Каждый день в Дун-Даррик прибывали новые взводы добровольцев и рекрутов то с одной окраины королевства, то с другой, а иногда даже из Северной Ульфляндии — сильные и здоровые молодые люди, преисполненные отвагой, нередко благородного происхождения, видевшие в армии единственную надежду прославиться или занять видное положение. Храбрость и гордость новобранцев нередко сопровождались упрямством, дерзостью и вспыльчивостью. Они руководствовались двумя простыми правилами: во-первых, каждый должен был готов драться в любой момент; во-вторых, такое понятие, как «доблестное поражение в бою», не существовало — побежденный сдавался, бежал или умирал, причем любой из этих результатов считался неприемлемо постыдным.

Эйлас начинал разбираться в некоторых тонкостях и закономерностях клановой междоусобицы горцев. Многим новобранцам неизбежно предстояло сражаться плечом к плечу с застарелыми врагами, каковое обстоятельство, по-видимому, должно было приводить к кровопролитию. С другой стороны, однако, придавать слишком большое значение взаимной неприязни кланов и формировать подразделения только из представителей той или иной фракции было бы, с точки зрения Эйласа, наихудшим возможным решением проблемы, так как этот подход означал бы официальное признание легитимности вендетты. Поэтому он ограничился тем, что новобранцев извещали о недопустимости возобновления древней розни в королевской армии и приказывали забыть о ней, после чего этот вопрос больше не обсуждался, а солдат распределяли на постой без учета их прошлого и происхождения. Как правило, бывшие враги, отныне носившие одинаковые мундиры, поначалу скрипели зубами, играли желваками и бросали искоса злобные взгляды — в отсутствие практических альтернатив, однако, им приходилось приспосабливаться.

В связи с врожденной самоуверенностью и неподатливостью ульфов, на первых порах их боевая подготовка продвигалась туго. Тройские офицеры относились к этой проблеме с философским терпением. Почти незаметно для них самих, мало-помалу заносчивые удальцы-горцы начинали понимать, что от них ожидалось, привыкать к дисциплине и, наконец, обучать новоприбывших рекрутов, с благожелательным презрением взирая на неотесанных соотечественников.