Сад признания

Во-вторых, я затолкал бы в него все мысли свои, что прогуливаются посреди вас на земле.

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

И случилось ныне, что в гробовом молчании мысли мысль замолкла. Прислушаемся же к ней. Но скажи мне теперь: что принесешь ты в мешке своем в день, когда ты в него приоткроешь дверь?

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

В мешке этом содержится: один день, один собиральщик остатков, один считальщик качеств, одна количественница, одна божни́ца, один логоскоп, один хандрометр, одна флюгересса, один укорачиватель истинности времени, один думаскоп, один отрёкаметр, одна право-перестроечница и одна водяная щель, носительница инфекции, носитель инфекции и его тубус. Да, в мешке этом будет содержаться только вышеперечисленная материя.

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Предметам этим не надобно быть здесь названными и не подлежит быть сущими; они не должны здесь числиться в списке чисел; они не должны, ни здесь, ни там, прорастать проря́женно в наших зонах грязных и прибрежных мира здешнего.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

Мы исходим из наших жизней сквозь дыры в песке и смерти, даже если этот взаимообмен жизни и смерти, в сущности, нам безразличен.

ГОЛОС-ТЕНЬ:

Они внезапно содрогнулись от того, что произнесли, потом они стали искать язык и не были в состоянии ему что-либо сказать; каждый из них почувствовал, что каждой произнесенной фразы им скоро будет не хватать, потом они поняли, что речь дана им была для того, чтобы слышать.

XI

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Вам предлагается широкий ассортимент чувств, отныне формально предписанных вещам, и широкий ассортимент действий, частично подштукатуренных людьми, широкий ассортимент людей и сказанных ими вещей, которых, на скорую руку, вынуждены они будут узнать, ежеутренне воспевая; вам предлагается широкий ассортимент имен: отныне следует говорить не «боль», но льоб, не «радость», но достьра, не «смелость», но лосм, не «терпение», но вспомж, не «пространство», но прожиньост, не «повешение», но петлистый суд; более не следует произносить слово «продвигать», но вместо него сосодинять; говорить также не «сюжет», но сюсютеж; не «мрамор», но мелисон; не «крик», но войвр; не «точность», но давр; не «шре-шре», но табурет; не «цистле», но лестница; и присно не будет отныне произноситься «кер», но рек; юдбь назовется будет; и не скажут более «и», но а; и не скажут более «но», но сайс. И все это будет звучать так: У тенем юдбь тенем сайс энем. И не скажут более: «то есть что», но теч сетч часень. Сандири-муни-диндери-бабаясень-фюить-ясень, бабаюнди-тпру-тпруиньки-теч-сетч-часень.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

Голова, которую носишь ты на плечах, и мысли те, что ты только что перечислила, кои делают ей немалую честь, все они является знаком того, что язык является в настоящее время местом кардинально более значительным, чем малая в нас мимолетная боль.

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Да. Страдание это радость.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

Жизнь нашего языка, подлинная ли она? Можно задаться подобным вопросом, стоит лишь прислушаться к вашему домыслу. Смерть-и-подлежание, це iсть живот!

ГОЛОС-ТЕНЬ:

Они принимают участие в полнокровном вспучивании земли и превращаются в людей женоподобных: люди замурованы, вещи заколдованы; они думают, что они — рядом, каждый в теле своем, но на самом деле погребены они здесь ряд за рядом, в этой земле, где покоятся их могилы.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

Когда мы умрем, я советую вам ввести языки ваши в уста ваши, покуда земля не куснет вас, понарошку. А если случится так, что мы не умрем от смерти, я сам советую вам обратиться к таким делам, что приводят к введению в себя пищи, способствующей уничтожению писчедвигательной ткани.

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Настоящая пища есть та, что произносит приговор вещности. В ином случае я бы вам посоветовал провести ваши уста сквозь другую дыру, ту, что ртом не является.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

Теперь, когда мы прикасаемся к языку истинностью нашего уха, не является ли теперь устье земли порцией вещества, коей один ушат способен удовлетворить потребности нашего слуха? Земля, погребенная под разумом, сто раз ли ты права, испытывая к нам сарказм? О земля? о земля, земля, покуда ты здесь есть, сколько пребудешь еще ты этой землей, покуда ты есть здесь?

ГОЛОС-ТЕНЬ:

Они говорят Могила могилы, не зная, что слова сии произносят в виду собственной своей могилы; они замечают тропинку… нет! троп увековечный, где узнают они, что разумы их были усыплёнными: но они пошли к собственной пустоте своей, где пред ними предстал Бог; и неожиданно, в пустоте пространства, они потеряли веру.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

Напиши, пожалуйста, на моей надгробной плите слова: «Я тот, кто не познал смерти в жизни иной, только в здешней».

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Где твой труп?

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК: