Сад радостей земных

Отъехали уже далеко от дома. Поля вокруг пошли незнакомые. Узкую дорогу черной цепочкой разделяют полоски гудрона — летом они плавятся от жары, а сейчас на вид жесткие, твердые. И тускло блестят в сером, пасмурном свете, словно кожаные. Шоссе старое, разбитое, все в колеях и выбоинах, рыжеватая глина по обочинам изрезана маленькими угластыми овражками, они сбегают в глубокую канаву, а в ней застоялась дождевая вода; как подумаешь, что будет, если машину занесет вбок… просто в дрожь бросает. Иногда в стороне виднеется какая-нибудь лачуга, заброшенная бензоколонка или ферма, кукурузное поле, за лето выжженное солнцем, совсем мертвое, иссохшее, выгоревшее добела. Кажется, что стебли — не стебли, а свернутая в трубку бумага. В один заброшенный дом, видно, вселились какие-то новые хозяева: на покосившемся крыльце вывешен тюфяк, во дворе стоит машина, какой только на свалке и место. К стене прислонился ржавый-прержавый бак для воды.

— Ну и помойка! — фыркнул Джонатан.

А Кречету вспомнился дом, где жили они с Кларой, только там было лучше. И их дом стоял дальше от дороги. А тут совсем рядом тлеет куча мусора, несет тошнотворной, едкой вонью.

— Кто тут живет? — шепотом спросил он Клару.

— А я почем знаю?

Ехали все время под гору. А минутами Кречет чувствовал: вроде и по ровной дороге машина идет, и все-таки внутри, в животе, что-то дрожит. Все равно падаешь, медленно падаешь с гор, которые остаются позади. Если оглянуться, горный хребет уже чуть виден сквозь туман и кажется призрачным, ненастоящим, а впереди как будто и вовсе ничего нет. Одно шоссе переходит в другое, пошире, но все одинаково расчерчены вдоль прерывистой полосой гудрона посередине и каждые восемь или десять футов — полосками поперек.

Подъезжали к какому-то городку, на заляпанном грязью дорожном знаке стояло: скорость не выше 25 миль в час. Ревир скорость не сбавил. И Кречет почувствовал: мальчишки позади него довольны отцом. В городке и машин-то нет, только у обочины стоят две или три до того старые и мятые жестянки, точно их взяли с автомобильного кладбища. Возле одной лачуги в грязи играет маленький мальчонка. У старого гаража стоят несколько мужчин, провожают машину Ревира глазами. Темные лица будто каменные, не поймешь, что за люди. На поле рядом с гаражом громоздится вперемешку самый разный хлам — старые ржавые автомобили, пружинные матрасы, бочки, обломки стекла. Ясно, тут раньше стоял дом и развалился или сгорел. Остались только серые камни на месте фундамента. Грязная немощеная дорожка отбегает от шоссе к одинаковым четырем домам, все они стоят на цементных подпорках, как на курьих ножках, стены обшиты асбестовыми панелями, купленными в одном и том же магазине.

— Этот город называется Элфред, — сказал Кларк.

Внезапно городишко остался позади. Дорога свернула в сторону, круто пошла под гору, и об Элфреде забыли. По склону горы кое-где лепились жалкие лачуги, и Кречет диву давался, как они еще держатся: вокруг валяется всякий хлам, деревянные стены совсем гнилые, черные, кровля давным-давно провалилась. И все это серое, черное, заброшенное. Позади, на косогорах, листья орешника и тополей начинают увядать; дома уже недели три как все пожелтело. А здесь листья не стали по-осеннему яркими, только повисли устало, будто обессилели и слиняли под дождем.

Впереди открылась долина. Миновали еще несколько перекрестков, и шоссе стало широкое, на четыре ряда, покрыто каким-то новым светлым бетоном — он уже потрескался, но не такой разбитый, как на прежних дорогах. Ревир прибавил скорости. Движение здесь куда больше — и пикапы, и легковушки, есть и новенькие, быстроходные, как у Ревира. Кречет весь выпрямился, чтоб видеть такие машины еще издали — интересно, кто это едет и куда? Он старался разглядеть номерные знаки. Встречные машины свистящим вихрем проносились мимо.

— По знакам все из Калифорнии, — сказал Джонатан.

— Я раз видел машину из Канады, — заметил Кларк.

Еще перекресток, огромная заправочная станция, а колонки такие, каких Кречет никогда прежде не видал, — невысокие, так и блестят белой, красной, черной краской, и подъездная дорожка вся залита асфальтом, не какая-нибудь разъезженная глина, и сама станция необыкновенная: по фасаду зеркальные стекла, как в том новомодном окне у Клары на кухне, и стены непонятно из чего — ярко-красные, очень гладкие, лоснистые. Такие же, как бензоколонки. Несколько машин дожидаются заправки, вокруг хлопочут служащие в форменной одежде. Через дорогу — ресторан, стены у него с виду бревенчатые, только бревна не настоящие, а к входной двери прислонилась большая статуя — индеец, и на голове у него убор из перьев.

— Может, остановимся тут? — сказал Роберт.

Ревир не сбавил скорость.

— Я думал, у ресторана. Я хотел…

— У нас нет времени, — сказал Ревир. — Подождешь.