Сад радостей земных

На стуле рядом с Кречетом — старик, совсем белые редкие волосы старательно начесаны на лысину в безуспешной попытке ее прикрыть. Старик не снял пальто. Поверх головы молодой женщины он неподвижным взглядом смотрит в окно, на дом через дорогу — приемная и кабинет врача помещаются в старом кирпичном здании, неподалеку от делового центра Гамильтона. Фамилия врача Свинкинс. Кречет попросту раскрыл телефонную книгу на разделе «Врачи» и повел пальцем по списку сверху вниз, пока не наткнулся на эту фамилию; в мертвой тишине гостиничного номера она показалась ему очень подходящей.

— Вроде солнышко хочет пробиться, — говорит молодая женщина.

Она вскинула голову, и голос ее метит прямиком в Кречета. Кречет кивнул — слышу, мол. Пожалуй, она напоминает одну девочку, с которой он учился в старших классах, — не Лоретту, но одну из многих таких же, как Лоретта. Кругленькая смазливая мордочка, углы рта горестно опущены — может, в подражание какой-нибудь кинозвезде, а может быть, и вправду ей невесело. Она опять вздохнула, стряхнула пепел, не донеся сигарету до пепельницы. Регистраторша поднялась из-за конторки, словно хотела выразить свое неодобрение, но только прошла куда-то в глубину дома.

— Доктор сейчас вас примет, — сказала она Кречету.

— Вы что, уговорились заранее? — спросила его молодая женщина. — Да, — сказал Кречет.

— А я не знала, что можно заранее, — сказала она и нахмурилась. Ее сынишка навалился животом на скамью, почти лежал поперек. — Ты что делаешь, чертенок? Хочешь себе зубы вышибить?.. Морока с ними, с детишками, — прибавила она и кисло улыбнулась. — Послушайте, вы тут все записывались заранее? А я никогда так не делала. Я просто прихожу и жду очереди.

— Мы записаны на пол-одиннадцатого, мэм, — говорит человек в темном костюме.

Слепой юноша беспокойно выпрямился, нос и губы его подергиваются. Пока говорила женщина, он будто принюхивался к ее голосу.

— Мы каждый вторник сюда ходим, — продолжает его пожилой спутник.

— Она мою фамилию записала сразу, как я пришла, — говорит мать мальчика. В ее голосе прорываются злые нотки. — Там запись не запись, а все равно следующая очередь моя. Я уже двадцать минут как пришла… И вы тоже заранее записывались? — спрашивает она старика.

Он качает головой — нет, не записывался. Лицо у него недовольное.

— Ну а я всегда приходила без записи. Кой черт, не до ночи же тут торчать! Мне только нужны таблетки. Я не могу даром время терять.

— Можете пройти передо мной, — говорит Кречет.

Женщина быстро глянула на него, чуть покраснела.

— Да нет, я обожду.

— Я тоже уславливался на десять тридцать. Вы можете пройти передо мной.

— Ну, не знаю… — Она смутилась. Погладила сына по волосам, будто только сейчас их заметила: красивые рыжевато-каштановые волосы, совсем как у нее самой. Я думала, может, доктор… Его жена записала мою фамилию… Уж не знаю, на что ей это надо.

Кречет взял со стола какой-то журнал и начал перелистывать. От журнала еще гуще, чем во всей этой комнате, пахло затхлым — сыростью, плесенью. На страницах были какие-то фотографии, Кречет не пытался понять, что там к чему. Листал журнал бегло, машинально. Странно и смутно ему было: словно бы очень торопишься, а между тем смирнехонько сидишь на стуле с плетеной спинкой, успокоенный, тихий. Стул тяжеловесный, как и все вещи в комнате. И ножки тоже выгнутые. Эта старая, исцарапанная мебель напоминает нестерпимо вычурную обстановку, что завела в доме Клара: дорогое дерево густых мягких тонов (подделка под старину), гнутые ножки, точно когтистые львиные лапы, — все возвещает об упрямой верности прошлому (кто так жил, когда? Французы в восемнадцатом веке?) — и все это так не к месту вдали от больших городов, на просторе, где человек под огромным небом, под ливнем солнечных лучей кажется козявкой!

Мальчик подошел к Кречету, тронул его за рукав. Необыкновенно красивый малыш, губы изогнуты, как у детей на старинных портретах, рисунок их так нежен, словно никогда с них не срывался капризный визг.

— На, — сказал ребенок и протянул Кречету открытую с одного конца пачку печенья, с нее свисали клочья тонкой фольги. На скамье напротив Кречету улыбалась мать мальчика.

— Спасибо, не надо, — сказал Кречет.

Малыш посмотрел на него с удивлением.

— Это он хочет вас поблагодарить, что вы нам уступили очередь, — пояснила она. — Очень мило с вашей стороны…

— Спасибо, не надо, — вежливо повторил Кречет и натянуто улыбнулся мальчику.

Есть в детском взгляде, совсем как во взгляде животного, что-то неуловимое, неверное, ускользающее, думалось ему. Когда приходится говорить с детьми, всякий раз поневоле притворяешься, а это утомительно. Сам-то он, конечно, никогда не был ребенком. И он откинулся на спинку стула, словно хотел держаться подальше от этой женщины и ее сына: что-то в них действует на нервы…

— Все равно спасибо, — сказал он женщине.