Сад радостей земных

— Ерунда, не думай об этом.

— Наймусь на работу и отдам тебе долг.

— Да кто тебя наймет? Что ты умеешь?

Клара удивилась: может, это он шутит? И через силу засмеялась. Ее чувство к нему понемногу менялось, в ней росла ярость. Он покорил ее своим лицом, сильными руками, тем, как он взял и увез ее с собой, он ее спас, но она и ненавидит его: почему он то и дело глядит по сторонам и забывает, что она сидит тут, напротив? Сразу видно, он про нее забыл. Как будто на том месте, где она сидит и украдкой сквозь пальцы глядит на него, просто дырка в воздухе, он даже глаза не отводит, просто не замечает, что она здесь, перед ним… Лаури покончил с едой, тоже отодвинул тарелку и, отдыхая, откинулся на стуле. Взгляд его непрестанно блуждал по комнате. Как будто никогда и ни на что не стоит поглядеть подольше.

— А там, куда ты едешь, у тебя какая работа? — спросила она.

Лаури пожал плечами.

— Не можешь, что ли, мне сказать?

— Ну-ка повтори.

— Чего повторить?

— Что сейчас сказала.

— А… а что я сказала? Ага: не можешь, что ли, мне сказать?

Лаури улыбнулся:

— Мне нравится, как ты говоришь.

Клара покраснела и отвела глаза.

— Может, я не такая… ну, что ли, говорю не так?.. Я ж в школу не ходила, не училась ничему. Ничего я не знаю…

— Ты как раз такая, как надо.

Но ее обозлило, как он это сказал, обозлила его улыбка. Вот оно что, слова не просто сами по себе — скажешь, и все понятно, оказывается, в них есть еще тайный смысл, они могут прозвучать по-особенному, и тогда поймешь такое, чего вовсе не надо бы знать… Ладно, она будет слушать, как говорит Лаури, и сама тоже станет так говорить.

За рулем, когда его начинал одолевать сон, Лаури, чтоб не уснуть, принимался болтать:

— Люблю водить машину, всегда любил. Люблю дороги, даже ухабистые люблю, даже грязные… Надо ж куда-то девать силы. Всюду одно и то же, но все равно нельзя сидеть на одном месте.

«Всюду одно и то же, но все равно нельзя сидеть на одном месте», — повторила про себя Клара.

— Я никогда ничего не ищу. Чего искать? Здорово, что я могу так долго не спать… А спать хочется, голова трещит… Вести машину — это тоже моя работа, здорово, что я могу так долго обходиться без сна. Хотя, если б ты могла меня сменить, я бы не отказался.

— А ты меня научишь?

Он не отвечал, словно уже уснул и только руки сами по привычке ведут машину. Уж лучше бы опять заговорил. Никогда не знаешь, что он скажет — он может сказать что угодно. Лишь бы только не рехнулся, а то его арестуют и уведут. Один раз в поселке она видела: одного дядьку схватили и уволокли, он вопил и ревел, как маленький, а жена бежала рядом и орала на него. Тот дядька рехнулся. Его жена позвала полицию. Рехнулся, потому и орал во все горло, а то еще бывают такие, что рехнутся, но молчат, таятся, и таких никуда не забирают. У них все-таки хватает ума вести себя смирно. Вот если она, Клара, когда-нибудь станет старая и чокнутая, она будет помалкивать: кто смирный, того не схватят.

А Лаури все вертел баранку. И тихонько посвистывал. Клара оробела, забилась в свой угол, словно отгороженная молчанием. Она почувствовала себя очень усталой и очень старой. Вот бы спросить его: почему я такая старая? Почему я всегда старше всех? Но она только сказала — и вышло громче, чем ей хотелось:

— Может, тебе в твоей работе помощник нужен, так я могу помогать. Мне все равно, чего ты там делаешь. И денег мне не плати… мне только поесть чего-нибудь… Один раз я утащила одну вещь, ну, воровать я больше не хочу. Ну а для тебя, если хочешь, и воровать буду.

Лаури только засмеялся.

Сердце ее сжалось от любви к нему и от горькой беспомощности. Точно вся кровь отхлынула в какой-то дальний уголок, куда-то к позвоночнику, и застыла, а она осталась беспомощная, точно тряпичная кукла. Сбоку она неотрывно, в упор смотрела на Лаури, словно думала, что он-то ее не видит. Разглядывала его нос, глаза. Губы. Вспомнилось, как близко к ней было его лицо там, у него в комнате, и даже голова закружилась: невозможно поверить, что это и правда было!

— Ты еще ребенок, — сказал Лаури.

«Ты еще ребенок», — повторила про себя Клара.

— Я не могу повсюду таскать тебя за собой.

Несколько минут она сосредоточенно обдумывала эти слова. Потом спросила:

— Я тебе, что ли, не нравлюсь?

— Фу, черт…

— Я могу все для тебя делать…

— Слушай, я не могу таскать тебя с собой. Ты еще маленькая, я не могу считать тебя взрослой.

— Что ли, по-твоему, я не хорошенькая?

Лаури не ответил. Потом сказал:

— Не могу я с тобой говорить. Давай лучше помолчим.

Клара испуганно зажала рот ладонями. Но про себя повторила: «Давай лучше помолчим…» Она ждала. Неужели он так и не повернется, не поглядит на нее, как глядели другие мужчины, как поглядел он сам тогда, в баре. Когда она ушла от Лероя. Почему это прошло, что случилось? И опять в ней закипала ярость: почему, почему он ее и знать больше не хочет?

— Мне еще кой-чего надо, — пробормотала она. Схватить бы его за руку, тогда-то он повернется и поглядит. Вцепиться бы ему в руку ногтями. — Лучше послушай, что я скажу, мистер.

— Что-о?