Сад радостей земных

Наутро, пока еще Мэнди не приготовила завтрак, Клара позвала его в свой «зимний сад». Она была уже одета. Волосы гладко зачесаны назад, стянуты в тугой узел, зашпилены на затылке. На правой руке – старое кольцо с лиловым камнем, она уже много лет его не надевала. Кларк начал было бормотать, что он очень просит его простить, он так виноват, ему очень жалко…

– Да, – сказала Клара. Кажется, она его не слушала. Кажется, она и смотрела не на него, а как-то сквозь него. – Придется тебе отсюда убраться. Сам понимаешь. Нельзя тебе теперь оставаться со мной под одной крышей.

– Хорошо, – сказал Кларк.

– Никак нельзя, – повторила Клара.

В утреннем свете, что вливался в окна, лицо ее совсем не походило на то, которое накануне вечером казалось Кларку таким милым и желанным; на лбу и у рта ясно виднелись тонкие морщинки. Все еще красивая женщина, но той, которую он так желал, больше нет, – той, молоденькой, которую ввел в дом Ревир и назвал своей женой.

– Ты понял? – сказала Клара.

Глаза у нее стали непроницаемые, отчужденные, точно у кошки. А потом она впилась в Кларка взглядом, и он понял: она чего-то побаивается. Она забарабанила пальцами по его рукаву, потом пальцы ее замерли.

– Мне очень жалко, что ты так себя вел. Я не знала… и не думала никогда… А только нельзя тебе теперь здесь оставаться. Давай женись на ней – и дело с концом.

Кларк наклонился к ней, чтобы лучше расслышать. – На ком жениться? – вежливо переспросил он.

9

В день рожденья, когда ему исполнилось восемнадцать, Кречет поехал с отцом в Гамильтон, там они встретились с Кларой и пообедали в ресторане при отеле. Клара часто бывала в городе и обычно останавливалась где-нибудь в отеле, но на этот раз она заехала к одной родственнице. Ревир спросил, что она делала, Клара отвечала неопределенно, хотя и довольная собой: надо было походить по магазинам, кой-чего купить, кой-чем запастись, кой с кем повидаться. С кем она виделась, так и осталось неясно, но Ревир не расспрашивал. Он не доверял своим городским родичам – считал, что они задирают перед ним нос.

Ревир приехал в город по важному делу: оглашалось завещание его тетки. Кречет тревожился – у отца такое усталое, измученное лицо. Служащие в ресторане смотрели на Ревира, точно на какую-то почтенную развалину, точно им положено знать, кто он такой, а они никак не сообразят. Ревир неправильно понял торопливую услужливость официанта.

– Они что, спешат поскорей нас отсюда спровадить? – сказал он Кларе. – Мы же только что пришли.

Кречету есть не хотелось. За день он наслушался, как препирались родичи, это могло отбить всякий аппетит. Все же он раскрыл меню и пробегал глазами слова, стараясь не впускать в воображение стоящую за ними еду. Клара сказала (он этого ждал):

– Джуда с женой они пригласили обедать, а нас нет. Так я и знала.

Кречет фыркнул носом – дескать, глупости, кому это надо; хоть бы она замолчала, пока Ревир не разозлился.

– И ведь знают, что у Кристофера нынче рожденье, так нет, плевать они хотели. Им бы только меня обхамить.

– Они очень заняты, у них сейчас много хлопот, – сказал Ревир и закрыл меню.

Ему было уже за шестьдесят, он располнел, обрюзг, от крыльев носа к углам рта прорезались морщины, глубокие, точно шрамы. Когда он без очков, взгляд у него неподвижный и какой-то отрешенный. Он развернул салфетку, встряхнул и поглядел на нее так, словно понятия не имел, что это за штука. Потом разостлал ее на коленях. А они оба, Кречет и Клара, не отрываясь следили за каждым его движением. Несколько минут Ревир молчал, лицо его застыло как маска – жесткое, суровое; потом губы дрогнули. Наконец он сказал:

– Не огорчайся, они еще об этом пожалеют. Я знаю, как с ними сквитаться.

– Знать-то знаешь, да не сквитаешься, – возразила Клара.

Ревир медленно, серьезно покачал головой. Кречету стало холодно. Весь день пришлось сидеть рядом с отцом, слушать, как медленно, неуверенно подбирает он слова, будто ощупью пробирается в лабиринте неразрешимых, бессмысленных сложностей, – и Кречет устал до смерти.