Сад радостей земных

Берта тащили из его лачуги. Один из городских навалился на него, другой толкал сзади, и вот его разом выпихнули наружу. Он потерял равновесие и повалился в грязь. Тогда несколько городских подскочили и стали пинать его ногами. Клара видела: брызнула красная струя. Кто-то носком сапога приподнял лицо Берта, голова его откинулась назад, и всё заслонили пинающие, топчущие ноги. Кричала и шумела только эта кучка городских. Остальные молча ждали. Люди вокруг Клары медленно пятились.

– Отстаньте от него! Я вас всех убью! – пронзительно крикнула Клара.

Какая-то женщина, торопливо отступая, сильно толкнула ее. Кто-то больно ударил по ноге. Она закричала:

– Папка! Папка! Роза!

Еще и еще люди, отступая, толкали ее, а она все рвалась вперед. Мельком она заметила Нэнси, та стояла поодаль, меж двумя домишками, приподнявшись на цыпочки, придерживая юбку на вздувшемся животе, и казалось, ей не двадцать лет, а все сорок, такое у нее лицо. Совсем белое, жесткое, исступленное.

А потом на пороге появилась мать Розы. Она кричала на тех, кто избивал ее мужа. Дождь теперь лил как из ведра, платье на ней мигом промокло, потемнело, а она все кричала. Клара ничего не могла разобрать, услыхала только: «Его собственная!» Поток неразличимых слов – и опять: «Его собственная! Он ей хозяин!» Потом мать Розы принялась отчаянно ругаться, а какая-то женщина из поселка все старалась влезть на высокий порог и уговаривала ее замолчать.

Клара стояла и смотрела, и наконец кто-то схватил ее за плечо. Это была Нэнси.

– Пошли отсюда к чертям, – сказала она.

Клара захныкала, как малый ребенок. Нэнси обняла ее за плечи. Они побежали к своей лачуге. Посреди улицы почти никого не было, а вдоль домов стояли жители поселка и молча ждали и смотрели, как там, поодаль, городские продолжают избивать Берта. Впереди по размокшей грязи брел Рузвельт, он плакал.

– Рузвельт, деточка, – сказала Нэнси, – пойдем домой, я тебе дам попить шипучки. Отец сейчас тоже придет.

Они забрались в свою лачугу. Рузвельт лег на тюфяк. на котором они спали втроем с Кларой и Родуэлом, уткнулся в него лицом. И заплакал навзрыд.

– Сейчас мы, пожалуй, закроем дверь, – нетвердым голосом сказала Нэнси. – Только где Родуэл?

– Лучше закроем дверь, – сказала Клара.

Они затворили дверь и остановились, глядя друг на друга. У Клары стучали зубы. Нэнси сказала:

– Рузвельт, деточка, что ж ты уткнулся ртом в грязную тряпку?

Он прижимался лицом к тюфяку. И как-то странно закинул руки на затылок, будто старался еще глубже вдавить лицо в тюфяк, зарыться в него, спрятаться. Все его тело вздрагивало от рыданий.

– Сюда они не придут, – срывающимся голосом сказала Нэнси. – Вы ж сами знаете, как бывает: набедокуришь чего, так придут и заберут тебя. Сам не пойдешь – исколотят, так по закону положено, а только за нами не придут, мы ничего худого не делали. Отец…

– Они его убьют! – сказала Клара.

– Рехнулась, что ли? Никто его не убьет…

– А вдруг его застрелят?..

– Да не застрелят его…

Клара села подле Рузвельта, оперлась спиной о стену. Съежилась, обхватила руками коленки. Все трое ждали. Нэнси стояла у двери и порой приоткрывала ее – сперва с опаской, потом все чаще. Под конец она так и оставила дверь приотворенной.

– Там уж дело к концу, – сказала она. – Сейчас они вернутся.

Клара думала об отце, о Розе и об отце Розы. Ей и сейчас виделось, как его пинают ногами в лицо, а глаза у него открыты и брызжет кровь… все это представлялось ей снова и снова. Она заплакала.

– Пока что пальбы не слыхать, – сказала Нэнси.

Они прислушались. Рузвельт все всхлипывал. Немного погодя все-таки раздался выстрел, но он донесся откуда-то издалека, может быть с шоссе. Потом еще один.

– Что ж там такое? – сказала Нэнси.

Она выглянула в приоткрытую дверь, выставила живот наружу, и Клара поняла, что ей уже не страшно.

Через несколько минут вернулся Карлтон. Нэнси вскрикнула и соскочила к нему, Клара тоже хотела подняться ему навстречу, но не могла: руки и ноги одеревенели. Даже лицо словно одеревенело. Рузвельт повернулся на тюфяке. Вошел Карлтон, рубашка и лицо у него были в крови. Кларе хотелось думать, что это не его, а чужая кровь, но нет – она все еще текла. Нэнси, болтая без умолку, точно дурочка, обмакнула какой-то лоскут в ведро с водой и хотела обмыть ему голову, но он отшвырнул тряпку. Дверь медленно отворялась, кто-то нажал на нее снаружи… всего лишь Родуэл. Он промок насквозь.

– Мы ничего не могли поделать, – сказал Карлтон.

– Вы старались как могли, это все видели, – громко сказала Нэнси. – Весь поселок видел, верно я говорю, Клара? Ведь верно?

– Один гад лупил меня пистолетом… прямо как молотком, раз за разом… я… я ничего не мог поделать…

Лицо у Карлтона было ожесточенное и затравленное. Он тяжело дышал. И смотрел как-то странно, словно не верил глазам.