Сад радостей земных

Ему не хватило дыхания, и слово замерло, оборвалось нотой не просто серьезной, но безнадежной. Клара внутренне ахнула, ей-то всегда казалось, что самый звук этого имени для людей обозначает одну ее – а оно не имеет к ней никакого отношения, просто какое-то глупое имя.

– Лучше пускай бы я была не я, – сказала она. – Ну, то есть пускай бы меня звали по-другому. Хоть Маргарет, что ли.

– Что вдруг?

– Где-то я слыхала такое имя.

Столько всего у нее перед глазами, но один только Лаури – как сон. Так бывает: кто-то снится, но видишь только какой он снаружи, вот почему сны такие страшные – есть еще что-то в глубине, но туда никак не заглянешь. За спиной у Лаури перила моста – прочные, самые настоящие, а дальше крутой берег, он сплошь зарос сорной травой, травы теснятся, карабкаются все выше, кончики их уже подсыхают, рыжеют от зноя… только и запало Кларе в память это ощущение: разгар лета, знойный ласковый день, в воздухе все чуть мерцает, зыбится. А внизу течет, уходит вдаль река, она называется Иден, но на самом деле это имя вовсе не означает реку, все равно как ничего не означает имя Клара. Стайками вылетают из прибрежных кустов птицы, перекликаются между собой. Порою поднимется ветер, откинет у Клары с лица растрепавшиеся волосы, обдаст прохладой разогретую солнцем кожу – он тоже настоящий, он дует из жарких, бездонных просторов летнего неба, оно такое синее, и на синем мелкие облачка, будто каракули мелом. Один Лаури не совсем настоящий. Кажется, дотронься до него – и он растает дымом просто ей назло; а может, рука погрузится в него, уйдет, как в омут: дна не сыскать и не разберешь, что там, в глубине. Знал бы он, как я про него думаю, так переменился бы, пришло ей в голову. Он просто не знает. И еще ей подумалось: никто никого так не любит, как я его люблю.

Всякий раз, как Лаури ее навещал, она терзалась: а вдруг он уйдет слишком быстро? Не знаешь ни минуты покоя, вечно ему не сидится, вроде еще и сам не успел об этом подумать, а уже вскочил и уходит. Клара все время помнила об этом, со страхом ждала этой минуты и сочиняла разные способы ее оттянуть. Тут надо бы превзойти самое себя.

– Давай пойдем вон туда, – сказала она.

Лаури согласился. Когда приехали, машину он поставил поодаль от моста, на обочине дороги, машина была новая. Теперь они прошли мимо нее молча, будто и не заметили, и начали спускаться по косогору. Когда до ровного места осталось несколько футов, Клара спрыгнула вниз. Спрыгнула, стала прочно, обеими ногами, и толчок отозвался во всем теле. Это была не боль, но что-то дрогнуло в ней, словно от изумления; у нее такое крепкое и такое чуткое тело, а земля такая жесткая, неуступчивая, хоть бы капельку поддалась под ногами. Скользя подошвами, съехал по склону Лаури, в пальцах зажата сигарета, он точно горожанин – будто ему хоть и непривычно лазать по кручам, а отступать не желает.

Они пошли к воде. В июле всюду пропасть разных мурашек, и Клара осторожно ступала по высокой траве.

– Вон как тут красиво, – застенчиво сказала она. Куда лучше, чем на мосту. – Она поглядела наверх, попыталась вообразить, как они с Лаури стоят там, наверху, но ничего не вышло. – Какая река тихая, гладкая… нравится тебе, Лаури?

– Да, славно.

И как будто затем, чтоб нарушить эту тишь да гладь, он подобрал плоский камешек и, размахнувшись, плашмя запустил по воде. Камень подпрыгнул три раза, четыре – и на четвертый потонул.

– Когда был маленький, тоже так кидался?

– Ну ясно.

Клара улыбнулась, как-то не очень верилось, что Лаури когда-то был маленьким. Она тоже подобрала плоский камешек и попробовала бросить, как Лаури, боком вывернув кисть, но камень с громким плеском ушел под воду.

– Девочки так не умеют, – сказал Лаури.

Он пошел дальше, Клара за ним. По берегу вдоль самой воды бежала тропинка, протоптанная рыбаками. Клара и Лаури уходили по ней все дальше от моста. За жужжаньем насекомых Клара слышала тишину, что окутывала всю округу. И ей казалось – она идет сквозь тишину и разрушает ее.

– Лаури, а тебе когда-нибудь бывает одиноко?

– Дудки.

– А ты очень много думаешь?

– Дудки.

Клара засмеялась и взяла его под руку:

– Не можешь ничего другого сказать, одни дудки?

– Я не очень много думаю, – серьезно сказал Лаури. – Но у меня в голове крутится всякое. Обрывки, осколки. Крутятся и жужжат, как осы, и здорово надоедают.

Клара вскинула на него глаза, словно он признался в чем-то очень тайном, сокровенном.

– Но я не расстраиваюсь.

– И я тоже, – сказала Клара.

Лаури засмеялся, и она на ходу прижалась к нему.

– Послушай, – сказала она, – можно я тебя спрошу?

– О чем?

– Как это вышло, что ты сейчас тут со мной?

Лаури пожал плечами.

Клара побежала от него. Спрыгнула на сухое местечко в русле обмелевшей реки.

– Гляди, Лаури!

Из-под выгоревшей травы топорщилась колючая проволока давным-давно поваленной ограды. Взгляд Лаури внятно говорил – ну и что?