Сад Рамы

Через час девочки заскучали, и мы решили, что Майкл отведет их в подземелье, а мы с Ричардом останемся наверху, пока сохраняется возможность контакта. Птица летала как и прежде.

— Как ты думаешь, она ищет что-нибудь? — спросила я Ричарда.

— Не знаю, — ответил он и вновь принялся махать и кричать. Птица оказалась почти над нами. На этот раз она изменила курс и начала опускаться, изящно скользя по винтовой линии. Когда она оказалась поближе, мы с Ричардом заметили серо-бархатное брюшко и два ярких вишнево-красных кольца на шее.

— Помнишь — это наш друг, — шепнула я, узнав в ней предводительницу птиц, которая четыре года назад помогла нам перебраться через Цилиндрическое море.

Но это было уже не прежнее могучее создание, возглавлявшее тройку, уносившую нас из Нью-Йорка. Птица казалась тощей и изможденной, бархатистое оперение взлохматилось и взъерошилось.

— Она больна, — заметил Ричард, когда птица приземлилась метрах в двадцати от нас.

Она что-то неразборчиво пробормотала и нервно повела головой, словно ожидая кого-нибудь увидеть. Ричард шагнул к ней и птица, взмахнув крыльями, отпрыгнула на несколько метров.

— Что у нас есть из еды? — негромко поинтересовался Ричард. — Не найдется ли чего-нибудь наподобие манно-дыни?

Я покачала головой.

— У нас нет ничего, кроме вчерашнего цыпленка… — я перебила себя. — Постой, есть еще тот зеленый пунш, который нравится детям. Он похож на жидкость, заполнявшую середину манно-дыни.

Ричард исчез прежде, чем я договорила. Он вернулся минут через десять, тем временем мы с птицей молча разглядывали друг друга. Я попыталась думать о том, что птица вызывает во мне дружеские чувства, надеясь, что мои добрые намерения отразятся хотя бы во взгляде. Насколько я могла видеть, выражение глаз птицы однажды переменилось, однако я не представляла, что все это значило.

Ричард вернулся с одной из черных чаш, наполненных зеленой жидкостью. Поставил ее на землю и показал птице, мы же с ним отступили метров на шесть-восемь. Птица приближалась к чаше короткими осторожными шагами и наконец остановилась перед сосудом. Опустила клюв в жидкость, прихлебнула ее, откинула голову назад, чтобы проглотить. Напиток подошел — чаша опустела буквально в минуту. Покончив с питьем, крылатое создание отступило на два шага, широко расправило крылья и совершило полный оборот.

— А теперь и мы поприветствуем, — проговорила я. Взяв Ричарда за руку, мы повернулись кружком, как делали это четыре года назад, а потом отвесили птице легкий поклон.

И Ричарду, и мне показалось, что птица улыбнулась, однако подобное несложно и домыслить. Потом серо-бархатное существо расправило крылья и поднялось в воздух над нашими головами.

— Куда, интересно, она направилась? — спросила я Ричарда.

— Умирать, — ответил он негромко. — Прощается со всем своим миром.

6 января 2205 года

Сегодня мой день рождения. Мне теперь сорок один год. Вчера мне приснился еще один из моих ярких снов. Я была старухой: волосы мои поседели, а лицо покрылось морщинами. Я жила в замке, где-то возле Луары, неподалеку от Бовуа, с двумя взрослыми дочерьми (во сне ни одна из них не была похожа на Женевьеву, Симону или Кэти) и тремя внуками. Это были подростки, крепкие и здоровые на вид, но что-то в них было не так. Они казались тупыми, какими-то несообразительными. Помню, однажды во сне я объяснила им, как молекула гемоглобина переносит кислород от легких к мышцам. Никто ничего не понял.

Проснулась я в унынии. Была середина ночи и все семейство спало. И как часто это делаю, вышла в коридор, чтобы проверить, не вылезли ли девочки из-под легких одеял. Симона ночью и не пошевелится, но Кэти, как всегда, разметавшись, сбросила одеяльце. Прикрыв ее, я опустилась в одно из кресел.

Что же так тревожит меня? — думала я. Зачем мне снятся эти сны о детях и внуках? На прошлой неделе я как бы шутя завела речь еще об одном ребенке, и Ричард, находящийся в очередной депрессии, едва не выпрыгнул из собственной кожи. Мне кажется, он жалеет, что я уговорила его на Кэти. Я немедленно оставила тему, не желая выслушивать очередную нигилистическую тираду.

Неужели я и впрямь хочу ребенка? Какой в этом смысл, учитывая наше положение? Помимо личных мотивов в новых родах была насущная биологическая необходимость. Даже в лучшем случае нельзя надеяться на новую встречу с человеческой расой. И будучи последними, мы должны учесть один из основных принципов эволюции — максимум генетического разнообразия повышает шансы на выживание в меняющихся условиях.