Сад Рамы

— Перед законом все мы равны, все мы убийцы. Но не для меня. Я придушил человека, растлившего мальчика… моего брата. Ты убила сукина сына, безумца, который разрушил всю твою жизнь. А твоя подружка Кимбрели со своим дружком отправила на тот свет троих незнакомых ей людей просто ради наркотиков и денег.

— На это ее принудила пойти наркотическая зависимость.

— Не важно. Каждый из нас отвечает за все свои поступки. Если ты пьешь всякое дерьмо, твоя беда, но за поступки ты отвечаешь.

— В заключении она получила отличную характеристику. Все врачи, с которыми она работала, утверждают, что Кимберли великолепная медсестра.

Уолтер оставил свою клавиатуру и поглядел на Эпонину.

— Что нам с тобой Кимберли, — проговорил он. — Времени у нас немного… Ты обдумала мое предложение?

Эпонина вздохнула.

— Да, Уолтер. Ты мне нравишься, мне приятно заниматься любовью с тобой, но предлагаемый тобой союз слишком похож на брачный… Увы, дело в тебе. Кстати, мне кажется, что ты предпочитаешь общество Малкольма…

— Причем тут Малкольм, — перебил ее Уолтер. — Он столько лет был моим близким другом, с самых первых дней, проведенных мной в колонии для заключенных в Джорджии. Мы вместе играем. Если занимаемся сексом, то только тогда, когда нам одиноко. Мы с ним родственные души.

— Знаю, знаю… собственно, дело не столько в Малкольме, меня смущает сам принцип… Уолтер, ты нравишься мне, ты знаешь это. Но… — Эпонина умолкла, пытаясь одолеть сложные чувства.

— Мы уже в трех неделях пути от Земли, — проговорил Уолтер, — до Марса нам еще лететь шесть недель. Сильнее меня на «Санта-Марии» нет никого. Если я скажу, что ты моя девушка, тебя никто пальцем не тронет все это время.

Эпонина припомнила неприятную сцену, которую видела утром: двое заключенных из Германии рассуждали о том, легко ли изнасиловать женщину в тюремной камере. Они знали, что она слышит их, но даже не подумали понизить голос.

Наконец она позволила огромным ручищам Уолтера обхватить ее.

— Пусть будет по-твоему, — тихо сказала она. — Но не жди от меня слишком многого… я — трудная женщина.

— А у Уолтера, по-моему, что-то с сердцем, — прошептала Эпонина. Дело было посреди ночи, и две их соседки по комнате уже спали. Кимберли на своей койке под Эпониной все еще была во власти кокомо, выкуренного два часа назад. Она не уснет еще несколько часов.

— Не правила на корабле, а глупость клепаная. Господи! Даже у нас в Пуэбло, в исправительном лагере, правил и то было меньше. Какого черта нельзя оставаться вне кают после полуночи? Что плохого мы можем сделать?

— У него случаются боли в груди, а если мы увлечемся любовью, он всегда потом отдышаться не может… Не посмотришь ли его?

— А что делать с Марчелло? А? Что за глупый осел? Он приглашает меня на всю ночь остаться в его каюте, а я сижу с Тосио. Он думает, что делает? Даже охрана, по-моему, опасается докучать королю-японцу… Что ты сказала, Эпонина?

Приподнявшись на локте, француженка перегнулась через край постели.

— Ким, я об Уолтере Брекине, — сказала она, — об Уолтере. Ты можешь сделать паузу и выслушать меня?

— Хорошо, хорошо. Что там с твоим Уолтером? Чего ему нужно? Всем чего-нибудь да надо от короля. Так что я теперь в известной мере сделалась королевой.

— Я думаю, что у Уолтера больное сердце, — громко проговорила возбужденная Эпонина. — Мне бы хотелось, чтобы ты взглянула на него.

— Ш-ш-ш! — произнесла Кимберли. — А то нас вздуют, как ту дуру-шведку… Эп, заткнись, я не доктор. Я могу сказать, когда сердце бьется неровно, но и только… Тебе нужно отвести Уолтера к тому кардиологу — как его там звать, — тому спокойному, что всегда сам с собой, когда никого не обследует…

— Доктору Роберту Тернеру, — перебила ее Эпонина.

— Ага, к нему… Он такой профессиональный, внимательный, отстраненный… никогда не скажет ничего, кроме как на докторском. Трудно даже поверить, что прострелил головы двоим, но это здесь ни при чем…

— А ты откуда это знаешь? — спросила Эпонина.

— Марчелло сказал мне. Мне было интересно, мы хохотали, он дразнил меня и говорил: «Ну как, твой японец заставляет тебя стонать?», «Тот тихий доктор сможет заставить?»

— Боже, Ким, — встревожилась Эпонина, — ты успела переспать и с Марчелло?

Ее подружка расхохоталась.

— Только два раза. Он лучше говорит, чем трахает. И эгоист к тому же… король-японец все же внимательнее.

— А Накамура знает?

— Ты думаешь, я сошла с ума? — ответила Кимберли. — Я умирать не хочу. Впрочем, он может что-нибудь заподозрить… больше не буду, разве что этот доктор Тернер окажется и на самом деле таким хорошим, как мне твердят…

Кимберли продолжала болтать. Эпонина подумала о докторе Тернере. Он обследовал Эпонину сразу же после отлета, когда на ее теле выступила странная сыпь. «Он даже и не заметил моего тела, — вспомнила она. — Отнесся только как профессионал».