Сад сходящихся троп, или Спутники Иерофании. Вторая связка философических очерков, эссе и новелл

Именно этот день благоприятствовал приобретению зеркал и часов, а ритуал праздника требовал зажечь четыре свечи, символизирующих Зервана Акарану — прошлое, настоящее, будущее и вечность. Впрочем, маска предполагает игру и хитреца. А теперь представьте, что хитрец в маске отражает на себе, фокусируя, прошлое, настоящее и будущее. Однако время, в отличие от места и пространства, неуловимо. Так и есть: это иллюзия, а потому к нему следует относиться по-скоморошески, в игровом смысле, надев маску. Его слишком всерьез воспринимал в своем творчестве великий русский режиссер Андрей Тарковский, откуда проистекает и трагедия художника. Тот же Хорхе Луис Борхес, автор великолепного «Алефа», хотя по трагической случайности и получивший оказавшуюся роковой для его зрения травму головы, ощущал его только как потенцию для игры и построения сюжетных шарад, а потому достиг внушительного возраста, став знаменитым и состоятельным. Ведь нельзя же заранее всерьез относиться к черному ящику, символу пустоты, и тому, что в нем может или не может находиться. Это элемент игры, в которую ты должен включиться с азартом, но и с самообладанием, с усердием, но и с самоиронией: тогда возможно обретешь на дне черного ящика зеркало прошедших, настоящих и грядущих времен. Отсюда «четвертый путь» есть служение черному ящику с заранее неизвестным результатом, а в игре и в маскараде иного не дано. Как тут не вспомнить наших телевизионных знатоков, старающихся за минуту отгадать содержимое черного ящика. Что ж, иногда одно мгновение способно решить участь довольно длительного времени в истории народов и цивилизаций. А ведь это и есть четвертое измерение ученика Гурджиева Петра Успенского, благодаря которому появляется возможность путешествия во времени: божественная пустота или божественное безвременье, сообщающееся как с прошлым, так с настоящим и будущим. На самом деле, учение «четвертого пути» Георгия Гурджиева не что иное, как зерванизм древних Ариев, принесенный в Центральную Азию приблизительно за двадцать пять столетий до Рождества Христова. Его изначальный праздник «Возрождения Времени» — Навруз — до сих отмечается в странах индоиранского мира, укоренившись особенно среди мусульман-шиитов.

Вообще теология зерванизма сродни платонизму, неоплатонизму и даже аристотелизму, что указывает на близкое родство индоевропейских народов. Закон Трех или Первой Триады Гурджиева просто адаптация на современный лад доисламской мудрости иранцев, поскольку Зерван есть высшее начало, бесконечное, неизменное и неподвижное: он непознаваем, хотя у всех людей есть осознание его присутствия; иными словами, зерванистское мировоззрение изначально апофатическое в определении Абсолюта, что его сближает с последующим греко-византийским богословием Восточной Церкви. Зерван соответствует индоарийскому Брахману, древнегреческому Хроносу и древнерусскому Веремени, старогерманскому Während (как выясняется, все эти слова однокоренные). Далее посредством эманации Зерван изводит из себя две сущности: Зервана Акарану (Айн-Соф еврейских каббалистов), беспредельное время, и Зервана Даргахвадату, долговечное, но конечное время, или Зервана Карану. Последнее разделяется на прошлое, настоящее и будущее. Оная сущность является временем необходимости, рока, судьбы и предопределенности. Она проявляется благодаря «Тхваше» (буквально

«Тому, Кто грядет») или пространству воплощенного мира, олицетворяемому небесной твердью, будучи объемной благодаря своей троичной временной проекции. Преодолеть Зервана Кара-ну можно, только встав на «четвертый путь», путь мага, и прикоснувшись к божественной пустоте, поскольку пустота есть порог Предвечного. Для чего мы обладаем «Идамом» («Хэдамом»), нитью, связующей каждого из нас с Богом. Судя по всему, авестийское haedam предстает однокоренным с древнегреческими словами idea и idioma (ἰδίωμα — особенность, своеобразие). Кроме того, «Идам» это наш двойник на астральном и ментальном планах, который может развиться в нас только благодаря совести, усвоению знаний и обретению веры во Всевышнего. Стало быть, он — наш Ангел-хранитель, которого каждый человек волен либо привлечь к себе, либо отринуть. Из-за грехопадения и осквернения история и человечество вынуждены вращаться в колесе Шаншар до своего полного очищения: отсюда столь не нравившаяся Хорхе Луису Борхесу зороастрийская идея Вечного возвращения и символ змеи, кусающей свой хвост — Ажи-Дахаки, сотворенной из петли злой сущности Ангра-Манью, противостоящей Ахура-Мазде. Когда же Ажи-Дахака разомкнет свою челюсть, сбросив или оставив в покое свой хвост, то превратится в Змею вечности, а мироздание войдет в пределы Зервана Акараны. Пока же этого можно достичь, идя как тремя путями, так и четвертым, сочетающим все три — «путем божественной пустоты». В целом, миропонимание зерванизма нисколько не противоречит нашему православному христианскому воззрению на творение, поскольку говорит, что мир был сотворен из ничего (ex nihilo), а причиной его возникновения послужила божественная пустота.