Сад вечерних туманов

— Лилии ароидеи. Мне прислали клубни с Мыса, — сообщил Магнус. — Они здесь хорошо приживаются. — Он поставил мой чемодан у комода из тикового дерева и спросил: — Как твоя мама? Улучшения есть?

— Она ушла в свой собственный мир. Полностью. Больше даже не спрашивает меня о Юн Хонг.

Меня это в какой-то мере радовало, но об этом я ему не сказала.

— Тебе следовало бы после войны сюда приехать, здоровье восстановить.

— Я ждала ответа из университета.

— Но работать в Трибунале по военным преступлениям… после того, что с тобой случилось?!

Он покачал головой:

— Удивляюсь, как только отец тебе позволил.

— Всего три месяца-то и работала.

Я помолчала, потом сказала:

— За всю войну у него не было ни единой весточки обо мне или о Юн Хонг. Когда он меня увидел, то не знал, что со мной делать. Я была для него призраком.

То был единственный раз в моей жизни, когда я видела отца плачущим. Он так сильно постарел… Однако, если разобраться, и я тоже. Мои родители уехали с Пенанга и перебрались в Куала-Лумпур. В новом доме он, прихрамывая (чего до войны никогда не было), привел меня на второй этаж, в комнату моей матери. Моя мать меня не узнала и повернулась ко мне спиной. Через несколько дней она вспомнила, что я ее дочь, но всякий раз, завидев меня, принималась расспрашивать о Юн Хонг: где она, когда домой придет, почему до сих пор не вернулась? Довольно скоро я стала испытывать жуткий страх, навещая ее.

— Мне было лучше, когда я уходила из дома, когда была занята чем-нибудь, — сказала я. — Отец чувствовал то же самое, хотя и не признавался в этом.

Попасть в Куала-Лумпуре на место помощника научного сотрудника Трибунала по военным преступлениям было несложно: на самом деле обладатель этой должности был не более чем клерком на побегушках. Столько много народу было убито или ранено на войне, что, когда японцы сдались, Британская военная администрация столкнулась с нехваткой кадров. Запись свидетельских показаний жертв имперской японской армии, однако, подействовала на меня куда хуже, нежели я ожидала. Видя, как жертвы теряют самообладание, рассказывая о перенесенных ими жестокостях, я поняла, что мне только предстоит оправиться от того, что я пережила. Я обрадовалась, получив извещение о том, что принята в Гиртон.

— Сколько же военных преступников в итоге действительно покарали? — спросил Магнус.

— В Сингапуре и Малайе — совокупно — к смерти приговорили сто девяносто девять… но всего сто были в конечном счете повешены, — сказала я, заглядывая в ванную, — очень светлую и полную воздуха, пол выложен в шашечку холодной черной и белой плиткой. У стены на когтистых лапах стояла ванна. — Я присутствовала всего на девяти повешениях до того, как уехала в Гиртон.

— My magtig[50], — Магнус был явно ошарашен.

Какое-то время мы молчали. Затем он открыл дверь рядом с буфетом и попросил меня следовать за ним. Позади дома вилась усыпанная гравием тропка, которая повела нас мимо кухни, пока наконец мы не вышли на широкую террасу с хорошо ухоженной лужайкой. Пара мраморных статуй стояла в центре лужайки, каждая на своем постаменте, обращенные лицами друг к другу. На первый взгляд они казались одинаковыми, вплоть до складок на одеждах, свисавших с постаментов.

— Купил их поразительно дешево у жены старого плантатора после того, как плантатор сбежал с пятнадцатилетней любовницей, — сообщил Магнус. — Та, что справа, — Мнемозина. Слышала о ней?

— Богиня памяти, — сказала я. — А кто другая женщина?

— Ее сестра-близняшка, само собой. Богиня забвения.

— Ну и как ее зовут?

Магнус пожал плечами, развернув ко мне пустые ладони:

— Понимаешь, люди не помнят ее имени.

— А они не совсем одинаковые, — заметила я, приближаясь к статуям. — У Мнемозины черты лица четкие, нос и скулы выдаются, губы полные. Лицо ее сестрицы размыто, даже складки на одежде не так четко обозначены, как у сестры.

— Какая из них, по-твоему, старшая из близнецов? — задал вопрос Магнус.

— Мнемозина, конечно.

— В самом деле? Она выглядит моложе, ты так не считаешь?

— Память должна существовать до того, как появляется забвение, — улыбнулась я ему.

— Или ты позабыла о прежней памяти? — Магнус засмеялся. — Пойдем. Позволь я тебе кое-что покажу.

Он остановился у низкой стенки, проходившей по краю террасы. Вознесенный на самое высокое плато на плантации, Дом Маджубы позволял беспрепятственно любоваться всеми окрестностями. Магнус указал на шеренгу елей примерно в трех четвертях пути до подножия холма:

— Вон там начинается владение Аритомо.

— На глазок — не так уж и далеко, чтобы пешком дойти.

Я даже прикинула, что у меня это заняло бы минут двадцать.

— Не верь глазам своим. Ты когда с ним встречаешься?

— Завтра утром, в половине десятого.

— Фредерик или один из моих служащих отвезут тебя.

— Я пойду пешком.

Заметив решимость, которую выразило мое лицо, он на мгновение умолк.

— Твое обращение застало Аритомо врасплох… не думаю, что он обрадовался, получив его.

— Это была ваша идея, чтоб я обратилась к нему, Магнус. Надеюсь, вы ему не сказали, что я была заключенной японского лагеря?