Сад вечерних туманов

— Однажды охранник стал бить меня за то, что я не поклонилась как следует. Он не унимался, а просто бил и бил меня. Я очутилась в саду. Повсюду росли цветущие деревья, пахло водой…

Я умолкла.

— И я поняла, что там, где я очутилась, сошлись все сады Киото, в каких я побывала. Я рассказала об этом Юн Хонг. С той минуты мы и принялись создавать наш собственный сад, вот здесь, — я тронула пальцем голову около лба. — День за днем мы добавляли детали к нему. Сад стал нашим убежищем. У себя в мыслях — мы были свободны.

Аритомо тронул конверт на столе:

— Вы упомянули, что работали сотрудником Трибунала по военным преступлениям.

— Мне хотелось сделать все, чтобы виновные понесли наказание. Хотелось увидеть, что правосудие вершится.

— Считаете меня глупцом? Не в одном правосудии было дело.

— То был единственный способ, который позволял мне изучать судебные документы и официальные отчеты. Я хотела выяснить, где похоронена моя сестра.

Его глаза сощурились:

— Вы не знали, где находился лагерь?

— Нам завязали глаза, когда джапы… когда японцы везли нас туда. Он находился где-то в самой чаще джунглей. Это все, что мы знали.

— А другие уцелевшие из вашего лагеря, что с ними стало?

Бабочка трепетала над каннами возле веранды. Наконец села на лист, сводя вместе крылья в молитве.

— Нет других уцелевших.

— Вы единственная? — Он взглянул на меня так, будто я пыталась обмануть его.

Я выдерживала его взгляд, не отводя своего.

— Да.

Какое-то время он безмолвствовал. Отодвинув в сторону поднос, я развязала тесемку вокруг свернутых в трубку бумаг, которые принесла с собой, и разложила их на столе, придавив края нашими чашками.

— Бабушка оставила нам с Юн Хонг кусок земли в К-Л. Там около шести акров[61], — я указала на первый документ, план участка из Земельного управления. — До него пешком недалеко от Озерного Сада, вверх по холму. Климат слишком жаркий и влажный для настоящего японского сада, я знаю, — прибавила я быстро, — но, думаю, вы сможете задействовать местную флору. Вот, я сделала фотографии этого места. Вы можете получить представление о том, как выглядит местность и что нужно сделать.

Садовник лишь мельком взглянул на план и фотографии:

— Создавать сады мечтала ваша сестра, а не вы.

— Юн Хонг лежит в необозначенной могиле, мистер Накамура. Это — в честь нее, этот сад — в память о ней.

Я поискала подходящие слова, чтобы убедить его, но не нашла.

— Это единственное, что я могу для нее сделать.

— Мне неловко… от того, что заняться этим вы просите меня, учитывая то, что произошло с вашей сестрой… и с вами.

— Неловкости быть не должно, если вы не причастны к Оккупации, — я произнесла это резче, чем собиралась.

Садовник стиснул скулы.

— Будь я причастен, разве меня не повесили бы? Возможно, даже и вы?..

— Не все виновные японцы были осуждены, и того меньше — понесли кару.

Что-то изменилось в атмосфере между нами, как будто мягко веявший до того ветерок вдруг резко замер.

— Однажды сюда пришли британские солдаты, вскоре после того, как японские войска сдались, — сказал Аритомо. — Они вытащили меня из дома, заставили встать на колени на землю, вон там. Прямо там.

Он указал на поросший травой клочок.

— Били меня прикладами. Когда я свалился и попытался подняться, они били меня ногами, раз за разом. Потом увезли.

— Куда?

— В Ипох, в тюрьму. Меня заперли в камеру. Не предъявляя никаких обвинений. — Он принялся тереть щеку тыльной стороной ладони. — Там были и другие узники, японские офицеры, ожидавшие, когда их приговоры будут приведены в исполнение. Некоторые из них рыдали, когда их вели на казнь. Их уводили одного за другим, пока я не остался один. А потом, как-то вечером, надзиратели пришли за мной. — Он перестал тереть щеку. — Меня вывели из камеры. Я подумал, что меня собираются повесить. Но меня отпустили. У ворот тюрьмы меня поджидал Магнус. Я просидел в тюрьме два месяца.

Бабочка вспорхнула, ее крылышки засемафорили черно-желтым. Садовник забарабанил пальцами по столу. Наконец он поднялся на ноги:

— Пойдемте, мне следует показать вам часть сада.

— Наш чай остынет.

У меня оставалась надежда узнать о его решении, ведь он никак не дал мне понять, что принимает мое предложение.

— Вряд ли в этой части света мы останемся без чая, — едва заметно усмехнулся он, — не так ли?

Он снял со стоявшей у входной двери вешалки для шляп старенький пробковый шлем и повел меня наружу. Мы пошли вдоль края незаполненного пруда. Я заметила, что дно его уже было выложено затвердевшей глиной. В глубине сада тамил-кули укладывал в колесную тачку камни, покрытые грязью и выдранными корнями. «Селамат паги, туан[62]», — приветствовал он Аритомо. Садовник посмотрел на работу кули и, не скрывая раздражения, покачал головой. Тамил едва-едва изъяснялся по-английски, и Аритомо был не в состоянии разъяснить ему в точности, что нужно сделать. Я встала между ними и перевела его приказания на малайский. Аритомо попросил меня передать работнику более подробные указания и выспрашивал его до тех пор, пока не убедился, что тот понял его как следует.