Сад земных наслаждений

Ночь показалась Алейт бесконечной, она провела ее в телесных и еще более невыносимых душевных мучениях. Она разрывалась между стыдом и сладкими воспоминаниями. Она до сих пор ощущала прикосновение пальцев еврея к своей руке, ласки, сначала легкие, потом все более сильные, рукопожатие, в котором слились их ладони. Пока Алейт вновь и вновь переживала эти мгновения, к ней пришли новые мысли. Она не отважилась бы признаться в них даже себе самой. Они возбуждали ее как никогда прежде и приводили в ужас. Совершенно невероятные для женщины ее возраста, эти мысли, видимо, были порождением дьявола.

Три дня Алейт просидела взаперти, постилась и молилась. Агнес не просила у нее объяснений, но, несомненно, решила, что причина странного поведения госпожи — беспокойство за мужа.

Сама Алейт даже не замечала, что происходит вокруг. Она погрузилась в собственный мир, где воспоминания смешивались с чувством вины, а искупление казалось единственным бальзамом, способным залечить ее раны.

По дому поползли сплетни. Слуги только и говорили, что о хозяйкиной тоске и ее причинах. Агнес не знала, что делать. Она послала за лекарем. Алейт, узнав об этом, устроила ужасную сцену. Однако это событие обернулось благом. Оно разбило стену ледяной отчужденности, которую госпожа вокруг себя возвела. Постепенно Алейт вернулась к повседневным занятиям. Ей даже захотелось общества других людей.

Однажды она пошла вместе с Агнес и со служанкой на рынок возле дома. Алейт бродила по площади среди толпы и в первый раз после стольких дней тревоги ощущала спокойствие. Внезапно она увидела лицо, при виде которого вновь погрузилась в отчаяние.

Еврей лишь едва заметно кивнул ей и прошел мимо. Алейт не смогла сдержаться и обернулась, увидела, как его затылок пропадает в толпе, и поняла, что уже никогда не освободится от мыслей об этом человеке. Он проник в ее сознание и мучил воспоминаниями о ласках. Он вошел и в ее тело: при виде еврея у Алейт пресеклось дыхание, по низу живота прошла дрожь.

С того дня женщина снова погрузилась в тоску, но иную, чем прежде. Ее больше не терзали угрызения совести, исчезла потребность искупить грех. Чувство вины отныне не снедало Алейт, потому что едва ощутимое, но постоянное томление затмевало все остальные чувства. Сначала она не смела определить его природу. Находила тысячи причин, даже начала думать, что стала жертвой колдовства. Но наконец Алейт все же пришлось признать очевидное: то было любовное томление. Должно быть, еврей — сам дьявол, если сумел искусить женщину ее возраста и с ее репутацией. Теперь она понимала, почему он стал Великим Магистром Братства Свободного Духа: этот человек был коварнее змея, склонившего Еву ко греху в земном раю.

Страсть, разгоравшаяся внутри ее, пугала Алейт. Никогда прежде она не попадала во власть подобных чувств: ни в юности, ни в браке. Она любила мужа, как положено всякой добропорядочной жене, исполняла супружеский долг, занималась домом, делала все то, что соответствовало ее положению.

Однако все это теперь казалось Алейт далеким, словно относилось к какой-то другой жизни. Ей приходилось делать над собой нечеловеческие усилия, чтобы по-прежнему играть свою роль. Оставалось только надеяться на то, что никто не заметит бурю, что бушевала в душе. Особенно Агнес, ведь ее было труднее всего обмануть.

Действительно, однажды утром, помогая госпоже одеваться и заметив, что платье сидит на ней слишком свободно, компаньонка позволила себе замечание по поводу ее внешности. Алейт похудела, ее кожа, свежестью которой все восхищались, побледнела, у рта появилась горькая складка, исчезла прямая осанка, величественная, словно у королевы. Одним словом, она вдруг разом постарела и теперь выглядела на свой возраст.

Агнес учтиво сказала госпоже, что ее можно приводить в пример как идеальную жену, преданную мужу. Быть может, Алейт напрасно так сильно беспокоится из-за Йероена, ведь с ним наверняка все в порядке. Кроме того, добавила компаньонка, он не хотел бы, чтоб жена тосковала по нему до такой степени, что даже подурнела.

Алейт с горечью подумала о том, насколько Агнес далека от истины. Ее госпожа действительно тосковала, но не по мужу.

С того дня на рынке она больше не встречала еврея и готова была отдать все, что угодно, лишь бы увидеть его, пусть даже издали. Алейт бродила возле его дома, бывала в тех местах, где он часто появлялся, вновь и вновь возвращалась на рынок, но еврей словно в воду канул. Она не осмеливалась задавать вопросы, чтобы не вызвать подозрений. А еще потому, что не знала, сможет ли остановиться, раз упомянув его имя. Как все влюбленные, Алейт испытывала трепетное желание говорить о предмете своей страсти и, не имея возможности обсуждать его с другими, отводила душу наедине с собой. Она часами сидела у окна, наблюдая за рыночной площадью, и вела в душе долгие страстные беседы с евреем.