Садовник

      Андрей присел к столу. На часах – 14.00. Как время пролетело!

«Ничего, мы что-нибудь придумаем. Что-нибудь придумаем».

      Островцев взглянул на плотные полки с результатами опытов и в голове почему-то возникли виды Парижа, Нью-Йорка, еще каких-то городов, увиденных по телевизору и на картинках в журналах.

«Придумаем… Завтра».

Змеиное шипение из-под пола, казалось, одобряло его.

      Андрей взял портфель и поднялся.

Из столовой доносился запах жаркого, но Островцев, даже не подумав об ужине, проследовал к раздевалке. Натянул плащ и, слегка согнувшись, двинулся к лифту. Рабочий день для него закончился.

       В вечернем сумраке подходящая к платформе электричка казалась зеленой гусеницей. Анюта, видимо, устала: не болтала, не лезла целоваться. Сидела на лавке, щелкала семечки. В автобусе она спросила, что у Андрея с лицом; он соврал, что упал с лестницы.

      Распахнулись двери, выпустив потный, усталый люд. Когда толпа схлынула и немногочисленные пассажиры стали заходить в поезд, Анюта поднялась, пряча семечки в сумку.

-Пошли, что ли. А то до ночи останемся.

      Они последними вошли в электричку. Двери захлопнулись.

«Следующая станция – Малоярославец», - объявило радио.

-Ты смотри-ка, - удивилась Анюта. – В Шемякино, что ли не остановится?

      В вагоне было совсем мало народу: две женщины и мужчина впереди, да спал на лавке бомж.

      Радио соврало: электричка остановилась в Шемякино, но вряд ли кто-нибудь вошел в вагон с темного полустанка.

-Анюта.

-Ну?

-Зачем тебе десять тысяч?

      Анюта помолчала, прислушиваясь к стуку колес, наконец, будто нехотя, сказала:

-Я беременна. Кажется…

Чего-то подобного Андрей и ожидал. Он вздохнул, глядя на проносящийся за окном лесок.

-Если ты не хочешь, то не надо, - сердито сказала Анюта.

-А? – встрепенулся Андрей. - Нет-нет, что ты! Деньги будут.

      Она улыбнулась:

-А своей ты скажешь?

-Скажу, - соврал Андрей.

«Малоярославец. Следующая остановка Ерденево».

-Ну, до завтра!

      Анютин поцелуй вкусно пах семечками.

Она вышла из вагона, пройдя под фонарем, помахала Андрею рукой. Островцев подумал: как странно, что именно эта женщина, в сущности, совершенно ему чужая, носит в себе его ребенка.

Кроме Андрея и бомжа в вагоне никого не было. А может, не только в вагоне, но и во всем поезде?

Островцев смотрел на свое отражение в черном стекле и ни о чем не думал. Хотелось спать, но, боясь пропустить свою станцию, он тер глаза, зевал.

«Следующая станция - Родинка» - прохрипел динамик.

      Андрей поднялся, прошел в тамбур. Бомж спал на лавке, раскинув в стороны обутые в раздавленные ботинки ноги. Вспомнилась похожая ночь, только зимняя. Островцев ехал тогда домой и тоже на лавке спал бомж. Кажется, в Малоярославце в электричку заскочили трое молодчиков и с криками принялись избивать бомжа ногами. Андрей ясно вспомнил свой собственный ужас и омерзение: он не посмел вмешаться, сидел, внутренне содрогаясь при каждом ударе по опустившемуся, безобразному, но человеческому телу. Молодчики выскочили на следующей станции, Островцев перешел в другой вагон, не в силах осознавать, что рядом лежит бездыханное окровавленное тело.

Родинка едва светилась во мгле. С пригорка Андрей привычно отыскал глазами свой дом: в окнах, конечно, горит свет.

-Галя! Андрюшка приехал! – глухо крикнула Марина Львовна.

      Андрей оставил портфель в прихожей, повесил на гвоздь плащ, и, разувшись, прошел в дом. Из кухни вышла Галя. Зеленоватые глаза смотрят тревожно. Заметила, конечно, следы невзоровских кулаков. Но матери она ничего не скажет – не станет тревожить.

-Андрюшка, как работа? – голос Марины Львовны донесся из спальни.

-Все хорошо, мама, спи.

Галя спросила про ужин.

-Поужинал на работе, - соврал Островцев. – Устал сильно...

-Ну еще бы, - заворочалась в темноте Марина Львовна. – Целый день…

      Андрей прошел в комнату, быстро разделся, лег. Прохлада постели была приятна. В открытую форточку проникал сладковатый цветочный запах.

      Негромко, как бы извиняясь, постучав посудой на кухне, пришла Галя. Медленно разделась. Андрей даже с закрытыми глазами видел ее некрасивое, преждевременно состарившееся тело, пожухшее, бесплодное.

      «Пустоцвет», - так иногда его мать называет жену.

-Андрюшка, - услышал он шепот и, хотя ждал, знал, что он последует, слегка вздрогнул под тонким одеялом. – Андрюшка, что у тебя с лицом?

-Отстань, - пробурчал Островцев, переворачиваясь на другой       бок.

Галя умолкла, но минуты через две снова зашептала – горячо, со слезой:

-Кто это тебя, Андрюшка? Ну, скажи!

-Отстань, я спать хочу!

-Тише, - испугалась Галя. - Марина Львовна услышит!

      Но Островцева уже ни о чем не надо было предупреждать: словно в зыбучие пески, он провалился в сон, а женщина рядом с ним еще долго не спала, время от времени приподнималась на постели и заглядывала в побитое лицо старшего научного сотрудника.

9

ЛЮБОВНИКИ

      Лес притих, как рать, поднявшаяся на бой.

      Шли молча.