Садовник

Президент поднялся наверх в свои апартаменты. Он устал. Невероятно, думал он, просто невероятно! На эти ведомства тратится не по одному миллиону долларов в год, а они не могут узнать элементарные вещи о человеке, который гостит сейчас в одном из лучших домов Нью-Йорка у известнейшего бизнесмена. Может быть, в федеральном правительстве завелись саботажники? Да, но кто они? Президент вздохнул, включил телевизор и задремал в кресле.

7

Человек, сидевший на диване, пробежал взглядом по небольшой группе людей, собравшихся в гостиной.

- Джентльмены, - заговорил он, взвешивая каждое слово, - многие из вас уже, наверное, знают, что Дункан отказался баллотироваться вместе со мной. Мы остались без кандидата. Друзья мои, в кратчайшее время мы должны найти кандидата не хуже Дункана, к которому я продолжаю питать глубочайшее уважение, несмотря на все печальные открытия о его прошлом, ставшие недавно достоянием общественности.

Заговорил Шнейдер:

- Даже с Дунканом было нелегко договориться, так что и не знаю, кого мы сможем найти. Не будем строить иллюзий - у нас осталось совсем немного времени. Шелман собирается остаться у руля своей фирмы. О Франке не стоит даже говорить, учитывая жалкую репутацию, которую он заработал на посту ректора университета.

- А как насчет Джорджа? - спросил кто-то.

- У Джорджа снова операция - вторая за последние три месяца. Джордж не потянет по здоровью. Это очевидно.

В комнате воцарилось молчание. Затем заговорил О?Флаэрти.

- Кажется, у меня есть кандидатура, - промолвил он. - Что вы скажете насчет Шэнси Сэдовника?

Все взгляды обратились к человеку на диване.

Тот отхлебнул из чашечки кофе и сказал:

- Шэнси Сэдовник? Но мы же о нем ничего не знаем! Наши люди не смогли ни черта про него выяснить. И сам он о себе ни словом не обмолвился с тех пор, как въехал в дом к Рендам четыре дня назад...

- Отлично. Это только поднимает его шансы в моих глазах! - воскликнул О?Флаэрти.

- Почему? - раздалось сразу несколько изумленных голосов.

О?Флаэрти пояснил:

- В чем была беда с Дунканом? С Франком и с Шелманом и многими-многими другими, которых нам пришлось отвергнуть? Беда в том, черт побери, что у всех у них было прошлое, и еще какое! Прошлое губительно для политика, оно засасывает как болото! - О?Флаэрти возбужденно размахивал руками. - А посмотрите на Сэдовника! Повторю вслед за нашим уважаемым другом: у Сэдовника нет прошлого. Никто не сможет ничем его скомпрометировать. Он представителен, умеет говорить и телегеничен! И, судя по его высказываниям, разделяет наши убеждения! Вот в чем суть - не важно, кто он, важно, кем он не является. Шэнси Сэдовник - это наш шанс!

Шнейдер раздавил в пепельнице окурок сигары и задумчиво сказал:

- О?Флаэрти высказал умную мысль. Очень умную. Сэдовник... хм... в этом что-то есть...

Вошел официант с подносом горячего кофе, и дискуссия продолжилась.

Шанс пробивался к выходу через плотную толпу танцующих. В глазах у него до сих пор рябило от ярких люстр в зале, подносов с закусками в буфете, огромных букетов живых цветов, разноцветных бутылок и искрящихся хрустальных бокалов на столах. Он заметил где-то в толпе Йе-Йе, которую прижимал к себе высокий генерал, увешанный орденами. Фотографы обступили его со всех сторон, слепя вспышками, но Шанс прошел сквозь них, будто сквозь дым. Все вокруг было ненастоящим, совсем не таким, как в саду.

И сам себе Шанс казался ненастоящим, каким-то другим, незнакомым Шэнси Сэдовником, колеблющимся, как отражение в луже, по которой прохожий ударил тростью.

Шанс пересек наконец зал, подгоняемый потоком холодного воздуха из открытого окна, и толкнул тяжелую стеклянную дверь. Снаружи был сад. На гибких ветвях показались свежие ростки, тугие бутоны налились соками. Сад был спокоен - казалось, что он заснул. Ночные облака пролетали в небе комками ваты и стирали пыль с лунного диска. Шелестела листва, и капли дождевой воды срывались с ветвей на землю. Ветер играл мокрой листвой и умирал в ней. В голове у Шанса было пусто, а на сердце - легко.

От переводчика

Человек удивительной судьбы - на редкость избитое словосочетание, просто штамп. Но о Ежи Косинском иначе и не скажешь. Менять страну и язык в век, когда в обиход ввели такие понятия, как "мировая война", "геноцид", "тоталитаризм", доводилось многим, слишком многим. В этом смысле Косинский, родившийся в Польше, но ставший признанным американским писателем, не столь уж и исключителен. Но если обратиться к подробностям его жизненного пути, то вспомнится, скорее, век XV: так напоминает это причудливое повествование с неожиданными поворотами и внезапными вмешательствами Провидения сюжет плутовского романа. А если взглянуть еще глубже - то и странствия хитроумного Одиссея.