По мнению Елены, садовника арестовали только потому, что нервный сосед-депутат больно уж орал, больно разорялся. Милиционерам легче было парня увезти, чем вопли про теракт слушать. А так ведь получается, и до суда парнишку могут довести. Милицейские парни висяков с кричащими депутатами не любят. Уши, нервы и погоны берегут.
Возле крыльца, под громкий рев, малышка Майя расставалась с фарфоровоголовой Клавой. «Совсем взрослая» Анфиса тихонько шмыгала носом и плелась за суровой нянькой Женей, уносящей под мышками пупса и младшую сестру. Девочек успокаивали конфетами и обещаниями дать завтра поиграть с Клавой, Тосей и даже тетей Леной.
– Минимум раз в неделю такой концерт, – недовольно поморщилась от детских криков Катарина. – У девчонок таких кукол полный шкаф, но
– Клава недостижима и потому желанна, – покладисто вступил ее муж и обратился к Надежде Прохоровне: – Эту куклу подарила маме еще бабушка, наша Клава – старушка.
– Антиквариат, уже весь измазанный конфетами, – фыркнула Катарина и отвернулась.
Елена убирала со стола посуду, Вера Анатольевна вышла из дому и огорченно объявила:
– У нас все тот же катаклизм. В туалете опять забился канализационный сток. Леночка, на завтра нужно вызывать сантехника.
– Ремонтную бригаду надо вызывать! – тоном, позволяющим предположить, что разыгрывается какой-то давний спор, воскликнул Павел. – Слив надо перебрать уже давно! Скоро весь дом по фекалиям поплывет.
Его матушка спокойно обошла стол, пристроилась рядом с Надеждой Прохоровной и, с тихой печалью глядя на старый дом, произнесла:
– Завтра мы
– Мама!
– Да, Паша, да. Благородно стареть, не теряя памяти, – это тоже искусство. Не все в мире подвержено реставрации.
– А при чем здесь канализационный слив? – с едва слышимой язвительностью проговорила Катарина, поднялась с лавки. – Спокойной ночи. Пошли, Паша, становится прохладно.
– Доброй ночи, – хором отозвались две «школьные подружки», сын чмокнул маму в макушку и отправился следом за женой к своему дому.
Вера Анатольевна смущенно посмотрела на гостью:
– Увы, Надежда, но теперь мы лишены некоторых удобств.
– Только на эту ночь, – быстро добавила Елена. – Завтра все починят, а пока придется вам бегать к нам. Ни я, ни Катарина никогда не запираем на ночь входные двери.
– У меня есть ночная ваза, – деликатно вставила старшая Кузнецова, – если хочешь, Наденька, Леночка поставит рядом с твоей спальней ведро.
– Вера, дорогая, – усмехнулась Надежда Прохоровна, – я всю жизнь прожила в коммунальной квартире с одним сортиром, так что уж чего-чего, а терпеть привыкла. Добегу как-нибудь до Леночки. Не барыня.
На том и порешили.
Поздним вечером Надежда Прохоровна позвонила Софе. Поблагодарила за присланные с Ромой вещи, рассказала, как прошел день, как обустроилась в спальне – кровать удобная, комната большая, в шкафу три толстяка уместятся.
– Как тебе показались близкие Веры Анатольевны? – спросила Софочка.
– Даже не пойму, – призналась баба Надя. – Такое ощущение, что все чего-то недоговаривают. Кто-то кого-то топит, кое-кто наоборот – прикрывает, выгораживает. Не пойму пока, выводы делать рано – один день прошел. Да и мотива ни у кого нет.
– А ты попробуй как в детективах, – вроде бы в шутку предложила Софья Тихоновна, – присмотрись к тому, кто менее подозрителен. Там так всегда – убийца самый невиновный на первый взгляд человек. Кто у тебя меньше всех подозрений вызывает?
– Вера, – почти не раздумывая, ответила сыщица Губкина.
– Вера Анатольевна?.. Ты это в порядке бреда выдвинула? Она же нас пригласила!
– Но ты же просила наименее подозрительного указать.
– Но Вера – мать!
– А сын разваливал ее любимое детище – архитекторскую фирму. Она за память о муже во всем цепляется. Дом ремонтировать не дает – там крыльцо Алеша поправлял, наличники красил. Она и фирму-то на детей до сих пор не оформляла, мол, Геннадий больно строптив, делу это мешало.
– Ты бредишь, Надя, – тихо выговорила Софа.
– Да нет. Вслух думаю. Тут, Софочка, такой клубок. Вера старшую невестку на дух не переносит, а лицо приятное делает – лицемерит. Не люблю я этого. Ужимочки, улыбочки.
– Хорошее воспитание, – в тон ввернула жена профессора. – Я тут поговорила с Вадимом, он хорошо знал покойного Алексея Дмитриевича. И могу сказать – антагонизм Веры Анатольевны имеет определенные исторические корни. В советские времена Алексей Дмитриевич относился к так называемым «подписантам». Помнишь? Так называли людей, подписывающих петиции в защиту инакомыслящих, диссидентов, протестовавших против ввода войск в Афгани – стан. Его чудом тогда не лишили гражданства, архитектура и так все советские времена в загоне была. Но началась перестройка, Алексей Дмитриевич одним из первых ушел в частное предпринимательство. Причем – успешно. Он был талантлив.