Сквозь плотную завесу боли Эд смотрел на озабоченные нетрезвые лица девушек, склонившихся сверху, и не мог не думать: а склонилась бы
От этой мысли (или, может, - от невыносимой боли) Эда накрыло черной волной беспамятства…
До Содома далеко
Следующие недели растворились в тумане апатии - вязкой, прилипчивой. Он поздно вставал, лениво ел и хромал не спеша в больницу. Врачи - рентген - врачи - больничный - врачи, сосед-алкаш и его дрянное пиво… Опять врачи.
Эд даже работал - иногда, когда появлялась прореха в этом монотонном круговороте. Ведь жизненно важно было
А на город вдруг обрушились дожди. Горизонт затянуло тяжелыми низкими тучами, они скребли по крышам и сеяли взвесь. Но мелкие капли быстро превратились в дробь. А затем - и в безжалостные пули. Слушая их нарастающий гул за стеной, Эд с тревогой отмечал, как внутри него в унисон нарастает лихорадочное возбуждение. Неуправляемое, как дикий жеребец, оно пробивало все сознательные заслоны и сметало все подсознательные запреты, вырываясь наружу - то ухмылкой во время делового разговора, то долгим невидящим взглядом в безрадостно-серое окно.
Оказалось, что исподтишка, втайне от самого себя, он отчаянно ждал сентября.
В день годовщины что-то случилось со временем. Медленно и задумчиво проворачивалось его колесо, заставляя чувствовать каждый щелчок. Часы стали издевательски длинными. Их стальные струны держали солнце, не отпуская за горизонт, и неподвижное пятно подслеповато щурилось сквозь завесу облаков, насмехаясь, раздражая, изматывая…
Когда вожделенный вечер наконец-то заглянул в окно, от напряжения Эда осталось только осоловелое равнодушие…
Он вышел под мелкий осенний дождь. Ненадолго задержался у подъезда, высоко подняв воротник плаща, прикуривая. Смахнул капли с волос и сел в машину.
Темные пустые улицы понеслись водоворотом. Эд дергал руль, делая сюрприз себе, «хонде» и редким пешеходам, отпрыгивавшим с испугом обратно на тротуар, и сворачивал в еще один переулок. А потом - еще в один…
Плана не было.
Как не было ничего удивительного и в том, что после длительных бесцельных шатаний по городу колеса все-таки вынесли его к «Шарman'щику».
Припарковаться оказалось неожиданной проблемой: количество машин на стоянке зашкаливало даже для выходного. У входа в багровом мареве отсветов «преисподней» и в сизых облаках сигаретного дыма гудела огромная толпа. То и дело общий фон перекрывали нарочито громкие голоса, обсуждавшие какую-то экстраординарную (видимо, сегодняшнюю) игру. На Эда покосились с интересом, но, не заметив в толпе никого достаточно знакомого, чтобы здороваться, он молча начал спускаться в клуб…
А там было словно на площади в Первомай!
Протискиваясь сквозь плотный заслон из тел, Эд растерянно рассматривал разношерстную публику: известные в узких кругах профессионалы бильярда и откровенные любители, полууголовные личности в кепках и совсем зеленые новички… Много женщин: красавиц, которых спутники придерживали за локоток - на всякий случай; представительниц «элиты» в несуразных нарядах и с экзотическими коктейлями в руках; местных простоватых кокоток и откровенно дорогих путан. Все это двигалось, жужжало, наплывало волнами разнообразных запахов…
Эд с отвращением понял, что придется провести этот вечер в другом баре. Он уже приготовился развернуться и решительно прокладывать путь к выходу, как вдруг его ударили по плечу и заорали в ухо:
- Привет!!! Я так и знал, что ты придешь! Ну какой же чемпионат без тебя?! - Костя был даже еще более жизнерадостным, чем обычно, а от его ярко-желтой футболки ломило в глазах. - Ты как раз успеешь зарегистрироваться! И вообще, где пропадал? Давно не виделись, старик! У нас теперь…
Он говорил что-то о ремонте и о новом сукне, а Эду смутно припомнилось, что Костя пол-лета бубнил о каком-то чемпионате, в котором кровь из носу должны принять участие все лучшие игроки города, ну а победит, разумеется, самый крутой пацан. То есть Эд. Но прислушиваться к Костиной болтовне (или к тому, как идет время) было не в его правилах… Как оказалось - зря. Иначе пил бы сейчас спокойно в другом месте - там, где нет этого бедлама.
Эд тоскливо огляделся, прикидывая, как бы побыстрее сбагрить своего назойливого собеседника, но тут перед дальним столом, где уже шли игры первого этапа, расступились зрители.
И перспектива всего зала вдруг сместилась. Изменила свойства.
Мягкий свет ламп, красный бархат на стене, зеленое сукно, музыка и шум толпы - все было только рамой. Существовало только для того, чтобы