Садовник судеб

[12] Летом 1997 г. литературный обозреватель «Русской мысли» прибудет в Санкт-Петербург, чтобы представиться родителям своей невесты, работавшей корректором в той же издании. К Ане Пустынцевой в Париж он уже никогда не вернется: его поместят на больничную койку, где он скончается к утру — по вине злостного непрофессионализма врачей. По чьей же конкретно вине он угодит на операционный стол — так и останется для всех загадкой. Бесспорно одно: браться за статью о деле Никитина — процессе, сфабрикованном органами безопасности, — браться попутно, да еще и без какого бы то ни было опыта в политической журналистике, ему ни в коем случае не следовало.

[13] По остроте дементьевского профиля я и прежде догадывался, что он — полукровка. Позднейшие же его телерепортажи из Израиля и вовсе не оставили сомнений.

[14] С годами гений аватюриста возмужает, Пелленягрэ заделается башлевым песенником; «Как упоительны в России вечера!» — этот шлягер я впервые услышу бат-ямовским вечером, когда, не чуя под собой ног, пришкандыбаю домой, с подносом набегавшись на суматошной хасидской свадьбе; следующий его шедевр — «За нами Путин и Сталинград!» — вызовет споры, когда я уже буду жить в Америке: кое-кто не поверит своим ушам, оптимистически уверяя, что «Витек просто стебается».

[15] И действительно, Машу я следующий раз встречу уже в Нью-Йорке, на конференции славистов, спустя ровно восемнадцать лет со дня нашего знакомства. Склонясь над спирально закрученной лестницей «Мариотт-отеля» и страдая от раздвоения личности, вызванного бурными отношениями сразу с двумя одинаково чуждыми мне женщинами, я буду всерьез раздумывать: прыгнуть или нет? Тут возникнет она — с иголочки одетая вечная аспирантка, успевшая поучиться в Сорбонне и Калифорнийском университете. Страшно удивится, узнав меня, но окажет мне дружескую поддержку, чем меня на время и успокоит. Когда же в толпе ее разыщет супруг-профессор, мы выпьем втроем по коктейлю в буфете, беззаботно ведя типично американский разговор ни о чем.

[16] Поразителен следующий факт: по окончании войны, возвращаясь из Польши, Арсений Александрович нелегально провез в протезе ноги небольшой томик Библии.

* На иврите «на» означает «пожалуйста».