Садовники Солнца

Великий Импровизатор отогнал от себя ночные шепоты, взглянул на дом. Жена все еще спала. Он представил себе, как она спит: на левом боку, коленки подогнула, дыхание такое тихое, будто Отрада притаилась и к чему-то прислушивается. Он вспомнил ее всю, желанную и прекрасно-бесстыдную (господи, природе стыд не знаком), и подумал, что такое, наверное, известно только ему — любовь в трех ипостасях. Мужа, отца — это знакомо, аналогов хоть отбавляй, но Создателя…

— Схожу-ка я, Одноушко, к пустоши, — он ласково потрепал мордочку зверя. — Давно надо сходить, а я все ленюсь. Схожу, пока жена спит…

Он свернул на тропинку, которая вела через лес к пустоши, где семь лет назад причалил его кораблик и где по сей день дежурили приборы автоматической гелиостанции — Звезда, к несчастью, попалась нестабильная.

«Почему «попалась»? — подумал с непонятной горечью Импровизатор. — Ты сам выбрал ее. Ее и вот этот обломок, который и планетой-то нельзя назвать… Сам! Все сам».

Это были непривычные мысли, как и приступ тоски, как воспоминания — непривычные и непрошеные. Раньше их не было. Раньше все было предельно ясно. Теперь, по прошествии семи лет… Что же изменилось? Что выкопал из недр души самоанализ, привычка к которому для Импровизаторов есть жизненная необходимость. Что он выкопал? Очередную дурь или… неизбежную мудрость, которая настигает всякого думающего человека. Если это мудрость, то чего ему не хватает в своем рукотворном Раю? Созерцай, размышляй…

Совсем некстати Ким вдруг вспомнил свое прощание, свой уход.

Он сам выбрал Звезду и когда корабль-матка вынырнул около нее из подпространства, стал поспешно собираться.

Генрих, командир корабля, его давнишний друг по третьей и четвертой жизни, упорно молчал, и это молчание рассердило Кима.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сухо заметил он. — Долг… творчество… «нет ничего возвышенней, чем созидание жизни… ученики Великого… Ты забыл, что я свободный человек и посему имею, кроме обязанностей, уйму прав. Я выбрал из них одно — покой, отдых, называй это как хочешь. Не будешь же ты отрицать…

— Не буду, — грустно согласился Генрих. — Но все равно это эгоистично — двести сорок лет знать только долг и вдруг… Импровизаторов много, есть профессионалы не хуже тебя. Но Великим нарекли только одного. Как ты думаешь — почему?

— Но я выдохся! — Ким рассердился всерьез. — Я запорол целую планету. Подумать только — не учел один вид, букашечку, и вся эволюционная постройка рассыпалась, рухнула. Ты знаешь, что я после Дзинтры спать не могу? Все думаю: как я мог так оплошать? Как?! Теперь там придется все переделывать. Заново! И это после Великого, — он попытался рассмеяться, но у него ничего не получилось.

— Нет, — покачал головой Генрих. — Все это слова… Великим тебя нарекли за верность долгу. Ты стал символом нашей профессии… Но почему ты уходишь после первой же неудачи — этого не поймет никто. Мы не боги, каждый из нас имеет право на ошибки. Только гордость… Только непомерная гордыня нашептала тебе, что лучше уйти от дел, спрятаться.

— Я устал, — обескураженно пробормотал Ким. — Я беру себе самое малое — безжизненный мирок, который, кстати, в любое время может сжечь плазменный выброс светила. Я превращу его в рай и, наконец, отдохну.

Генрих отвернулся.

— Мне жаль тебя, дружище, — сказал он на прощание. — Ты устал — значит ты умер. А твое «кстати» опять бравада. Ты хочешь, чтобы тот мир зависел только от тебя?! Мне жаль тот мир.

Он давно не ходил к пустоши, и лесную тропинку захлестнула буйная растительность. Под ногами пружинил мох, то и дело приходилось отводить от лица пушистые листья. Ким даже погладил один из них — это тоже был его шедевр: смоделированная им растительность за два года напитала разжиженную атмосферу Рая живительным кислородом. На третьем году здесь появились птицы. А в феврале пятого в биованне закопошились шесть щенков — три пары. Одного из них он назвал впоследствии Одноушко Мокрый Нос.

Взошла Звезда. Светило стояло над горизонтом низко, в мутно-желтой дымке. Даже невооруженным глазом было видно, как беспокойно колышется его плазменное тело. Ким ощутил укол тревоги и ускорил шаг.

«В самом деле. Звезда ведет себя угрожающе, — подумал он. — До летней пульсации еще полтора месяца, а она пухнет буквально на глазах. Странно. Она пухнет, а стабилизатор не сработал. Почему? Я слишком беспечен. Ну, ничего. Мы тебя сейчас быстро успокоим…»