Садовники Солнца

Опять "стена славы". Одно из авторских свидетельств приближается, занимает чуть ли не весь объем изображения. Фамилия автора: Дашко. Суть открытия или новшества: метод непрерывного матрицирования сплавов.

Тишина в зале Совета стала зловещей.

Все еще оставалось непонятным, однако предчувствие какой-то унизительной правды буквально витало в воздухе.

Но вот в объеме изображения появилось небольшое здание, увенчанное ажурной вышкой.

- Седьмой филиал Мирового Коллектора, - пояснил за кадром Илья. Обслуживает нашу зону.

И уже к темноволосой девушке-оператору:

- Службу Солнца интересует, кто из посторонних лиц пользовался личными фондами памяти Сабирова, Ашкинази, Готвальда...

Он перечислял фамилии дальше. Четыре, семь, десять, четырнадцать. По залу прошел ропот.

"Поняли", - подумал Илья.

Он поискал в полутьме Дашко, - где же он сел? - но ничего, кроме десятков голов, не увидел. "Тебе, наверное, сейчас очень стыдно, сосед. Не такого ты фильма ждал, не такого. Да, мы прощаем ошибки. Охотно, всегда. Но не прощаем подлости".

Он прислушался к своему комментарию.

- Кодекс Совести, - пояснял он с экрана, - не возбраняет пользоваться чужими фондами памяти. Однако на практике такое бывает нечасто. Личное не без оснований считается неприкосновенным. Поэтому Служба Солнца с некоторых пор ведет регистрацию всех запросов, поступающих не с браслета владельца фонда. Наша статистика показывает: такие запросы поступают, как правило, от родственников, близких друзей, историков и биографов, разумеется, с разрешения владельца и, конечно, от... ревнивцев обоих полов.

Зал молчал.

В объеме изображения на стол оператора легло четырнадцать фиолетовых кристаллов.

- Это личные фонды тех людей, которых вы назвали, - сказала девушка-оператор, с интересом разглядывая Илью. - А вот реестр запросов посторонних лиц по данным фондам.

Вереницей поплыли фамилии.

Илья вспомнил, как, уже будучи" готовым ко всему, он все-таки вздрогнул от гнева и омерзения, едва взглянув на тот документ. Реестр буквально рябил фамилией соседа. У некоторых, в том числе и Гуго, Дашко рылся в "памяти" чаще самих хозяев фонда.

- Довольно! - громыхнул чей-то требовательный голос. - Дайте свет.

Шел последний кадр.

Крупным планом лицо Гуго.

- Нет, пользоваться фондом не разрешал. Он не был моим другом, говорит Гуго и губы его складываются в презрительную полуулыбку. Может... ревновал?

Обрушив с грохотом подставку для цветов, впереди вскочил Дашко:

- Я... Это были бросовые идеи! - закричал он. - Идея еще не все... Надо уметь ее реализовать...

Потрясенный зал молчал.

Дашко нагнул голову, будто собирался кого-то боднуть, резко повернулся к Илье. Глаза его побелели от бешенства.

- Ты не человек, - прошипел он. - Ты - дьявол!

Он сорвался с места и бросился вниз, перепрыгивая через ступени. Разогнавшись, Дашко чуть было не влетел в объем изображения, но в последний миг испуганно шарахнулся в сторону выхода.

Люди сидели неподвижно. Лица у них были строгие и печальные, будто в этом торжественном зале только что у них на глазах погиб человек.

Чтобы освободиться от навязчивых мыслей о Дашко и злополучном просмотре, Илья достал кристалл с личными записями Анатоля. Коллектор прислал копию давно, недели две назад, и он время от времени слушал эти отрывки: сопоставлял их, выискивал скрытые зерна информации, старался представить события, которые предшествовали записям.

Илья повернул головку воспроизводителя. Послышался чуть хрипловатый знакомый голос:

"Она непонятная. То ласковая, свободная, игривая, как домашняя рысь, что живет у Калия. Тогда я чувствую себя раскованно и легко. Но всякий раз ее что-то пугает во мне. Она замыкается. Речь ее становится резкой, насмешливой, даже враждебной. Не возьму в толк - что пугает ее? Возможно, неустроенность моей души?

Не знаю, кто сказал: "Страсть - опьянение ума". Одно ясно: он был холоден, этот человек. Как рыба. То, что творится сейчас со мной, ни в коей мере нельзя сравнить с опьянением. Это безумие. Это черный огонь, съедающий мою плоть. Я мало сплю, плохо контролирую свои действия. Может, это пугает Ирину?

Я впервые бит. По лицу. И поделом. Вышло очень некрасиво, на людях. Я получил сполна. И за "тоску по женщине", и за то, что "плохо контролирую свои действия". В комнате нас было пятеро... Ирина принесла целый ворох бумаг - глубинные проекции берега Днепра, где будут обитать мои "Славяне". Она разрумянилась от быстрой ходьбы... Она была такая красивая, такая желанная.

Потрясенный, я увидел в Ирине то, чего недоставало моей суперкомпозиции - ее запев, зачин, пролог.