Садовод

— Да ты мне свою бредятину третий раз втираешь! — прикрикнул Сафронов. — Тут ведь не лохи сидят, а опера. Если кто и лох, так это ты вместе со своим корешем. Вы ж время выбрали самое дурацкое, вас пять человек запомнили. Того парня, которого ты будто бы на автовокзал повез, видели возле старухиной квартиры. А в самой квартире он знаешь, сколько следов оставил? У нас и образцы одежды, и обуви, все есть. И на пассажирском сиденье в твоей «тринашке» эти же следы будут, отвечаю.

— И че? Может, и убил он кого-то, а мне откуда знать? Он попросил подвезти, бабок дал, я и подвез. Это что, преступление?

И опять Сафронов убеждал и убеждал, а Сергей думал, что если вот этого Колю аккуратно приложить резиновой палкой по какому-нибудь чувствительному месту, то он назовет имя своего сообщника весьма быстро. Хоть и отсидел, но не похож он на матерого уголовника, умеющего уходить в глухую защиту. Бить или не бить — вот вопрос…

Неизвестно, как бы сыщики этот вопрос в конечном итоге разрешили, если бы Коля продолжал упорствовать. Условия он для себя выторговал просто роскошные: ни о каком убийстве он ничего не знал, просто его друг, с которым вместе зону топтали, хотел поговорить с какой-то неизвестной бабкой, проживавшей по такому-то адресу, и попросил Колю свозить его туда и подождать у соседнего подъезда. Почему у соседнего? А там место свободное было. Почему задел чужую машину и смылся? А потому, что друг нервничал сильно, кричал «гони!», вот Коля и погнал...

— Черт с тобой, заметано, — с видимым облегчением выдохнул капитан. — Следак тебя дергать не будет, официально свидетелем не пойдешь. Имя друга?

— Вова.

— Фамилия?

— Квашнин.

— Как?!

— Квашнин Владимир Викторович, девяносто четвертого года рождения. Капитан, данные точные, ручаюсь. Мы с ним три месяца в одном отряде гужевались, на проверках рядом стояли.

Опера заинтересованно переглянулись. Им обоим было известно, что непутевого сына Веры Ивановны звали Виктором. Знали они и о том, что в молодости он был осужден на семь лет, освободился в девяносто третьем году и с тех пор в город не возвращался. Мог ли он через год после освобождения обзавестись сыном? Да легко.

Коля Кононенко, получив гарантии того, что никто его не будет привлекать к ответственности за пособничество, стал заметно более откровенным. Поведал, что в колонии ему поначалу приходилось несладко. Поставить себя не сумел, наладить отношения не смог ни с блатными, ни с администрацией. Попробовал было найти себя на производстве, но продержался там всего неделю, так как оказался полностью непригоден к физическому труду. Несколько месяцев исполнял обязанности дневального по отряду, носил позорную «красную» повязку, мыл полы и выносил мусор. Внешность он имел смазливую, но, с точки зрения зэковской братии, отнюдь не мужественную, и это чуть было не стало причиной перевода Коли в касту «опущенных». Нашлись в отряде двое бывалых уркаганов, которые положили глаз на его фасонистое тело, и не миновать бы Коле психологической травмы, если бы за него не заступился Вова Квашнин, месяц назад заехавший в отряд. Несмотря на юный возраст, срок он отбывал по уважаемой в уголовном мире статье, за участие в вооруженном грабеже. В отличие от хлюпика Коли, был крепкой комплекции, напрочь лишен интеллигентских комплексов и слабостей и потому сумел занять свою нишу в лагере. Вова поговорил с блатными, и от Коли отстали. Спасенный парень не ведал, зачем этот плоскорожий отморозок помог ему, но предполагал, что услугу придется отрабатывать. До конца срока он шестерил на Вову, оказывал всяческие мелкие услуги, но время для настоящей благодарности пришло позже.

В октябре прошлого года, когда Кононенко освобождался, Квашнин еще оставался в колонии. Обменялись контактами, договорились встретиться. Коля, в принципе, не возражал против дальнейших дружеских отношений: будучи по натуре ведомым и несамостоятельным, он нуждался в сильном и наглом товарище, который и защитит, и в выгодное дело возьмет, если будет случай.

Следующая их встреча состоялась только в марте, когда Вова приехал в город. Несколько раз соображали на троих в квартире Колиного брата, который если и был против таких гостей, то виду не подавал. Квашнин о себе рассказывал мало, ни о чем не просил. А вот на прошлой неделе, в четверг, взял да и попросил.

***

— Короче, я ему сразу сказал: в мокрухе участвовать не буду. Он же сначала хотел, чтобы бабку мы вместе замочили. А я отказался.

— А ты знал вообще, что за бабка такая, видел ее хоть раз?

— Нет.

— И Вова не говорил, зачем нужно ее убивать?

— Да не в бабке дело, а в квартире. Вова говорил, ему еще на зоне хорошую наколку дали, что вот типа живет древняя старуха совсем одна, и в хате у нее куча всякого антиквариата, как в Эрмитаже, и золотых цацек полная шкатулка. Вот он и решил квартиру грабануть… Мне половину предлагал. Но я на мокрое дело не подписался, — с гордостью повторил Кононенко.