Садовод

А на следующий день Квашнину позвонил Виталий. Предупредил, что старуха собирается писать завещание в пользу какой-то сестры, живущей в Тюмени. Он же растолковал парню, что если бабка помрет, оставив такое завещание, то Володе не достанется вообще ничего. Нет, Виталий не призывал его ни к каким насильственным действиям, тем более к убийству, но по голосу чувствовалось, что у него есть свои причины желать Вере Ивановне всяческих неприятностей.

Проникнуть в подъезд оказалось легко, доверчивая бабка сама открыла дверь. Поднимаясь на пятый этаж и нащупывая в кармане молоток, Квашнин не рефлексировал и не переживал. С чего бы вдруг? Он по жизни не был отягощен способностью к рефлексии и нравственным переживаниям. Но стоило ему увидеть кровь старухи, так на него сразу же напал панический, иррациональный страх. Захлопнув дверь, он вприпрыжку помчался вниз и плюхнулся в ожидавшую его машину.

***

Давно уже Николай Григорьевич Кроликов научился не выказывать своего отношения к обвиняемым. Следователь должен быть образцом спокойствия и выдержки, он не имеет права орать и материться, оскорблять допрашиваемого, стучать кулаком по столу и другими способами проявлять свои негативные эмоции. Поэтому и с Квашниным он общался подчеркнуто корректно, лишь изредка позволяя себе легкую иронию, которую молодой отморозок все равно наверняка не замечал.

— Значит, никаких посторонних людей вы в квартире Квашниной не видели?

— Нет.

— И чужих голосов не слышали?

— Нет. Она одна была.

— А зачем вы сказали вашему Кононенко, что Веру Ивановну кто-то окликнул из дальней комнаты?

— Я… Это… Не знаю.

— Думаю, я могу ответить за вас. Как-то же нужно было объяснить, что вы вернулись с пустыми руками, ни одного золотого колечка не унесли. Стыдно было вам признаваться перед сообщником, что вы просто-напросто перепугались. Правильный пацан ведь не должен бояться убивать людей, верно? Это всякие там интеллигентные хлюпики падают в обморок, увидев человеческую кровь… Ладно, Владимир Викторович, переходим к следующей теме. Вечером семнадцатого апреля вы где были?

— Так это… Я уже говорил. На кладбище. Я живу там, в подсобке.

— Это неправда. Есть свидетели, которые показывают, что вечером семнадцатого апреля видели вас в городском парке культуры и отдыха, — уверенно солгал Кроликов.

— Где?

— Вы плохо слышите? В городском парке культуры и отдыха. Вас что, мама в детстве на аттракционах не катала?

— Нет, — обескураженно ответил Квашнин.

— Сочувствую. Так что вы там делали?

— Я?.. Я там не был. Я даже не знаю, где он находится, этот ваш парк… Я в Соликамске родился, город не знаю.

— Со своей двоюродной сестрой вы были знакомы?

— Не. Я ее только на кладбище увидел, когда ее хоронили.

— А вот этот предмет вам знаком?

Квашнин с минуту рассматривал завернутую в прозрачный пакетик серебристую пластинку в форме надкушенного яблока. Никаких эмоций на его не отразилось.

— Это с какой-то навороченной мобилы снято…

— А у вас мобила не навороченная?

— Не. У меня обычная звонилка…

Николай Григорьевич допрашивал парня около полутора часов, перепробовав за это время весь комплекс приемов, рекомендуемых для изобличения преступника. Итог был только один: он четко понял, что к убийству Беллы парень непричастен. Он не попался ни в одну из расставленных следователем ловушек. Правда, твердого алиби у него не было, работники Петровского кладбища подтвердили лишь то, что семнадцатого апреля Володя Квашнин находился в своей подсобке с восьми часов вечера. Девушка же была убита на полтора-два часа раньше. Но Кроликов доверял своей интуиции. Многолетний опыт работы в следственных органах давал ему моральное право прислушиваться к внутреннему зову. Чутье подсказывало: не резал Володя свою двоюродную сестру ножом. Хотя он и был единственным человеком, которому могла бы принести материальную выгоду смерть Беллы Квашниной…

***

Раскрытие тяжкого преступления и задержание опасного лиходея — всегда радость для хорошего опера. Поскольку радостные события русский народ привык отмечать, два капитана полиции сочли совершенно естественным под конец рабочего дня употребить немного горячительного напитка. Под скромную закуску. В запертом изнутри кабинете. Попробовали сначала поговорить на отвлеченные темы и сами не заметили, как разговор соскользнул на бывшего (и будущего) зэка гражданина Квашнина.

— Я связался с колонией, где сидел этот упырь. Запросил личную характеристику Квашнина и данные о его психологическом состоянии. Официальный ответ придет на днях, а самое главное мне на словах сказали.

— У тебя во всех зонах знакомые есть? — улыбнулся Волков.

— Нет, конечно. А вот у начальника нашего отдела — да. Почти во всех. Я его сегодня утром попросил, он мне сказал, с кем можно поговорить, и дал телефончик… — Сафронов отправил в рот ломтик копченой колбасы, сжевал. — Короче, Квашнин характеризуется отрицательно, летал с отряда на отряд, пять раз попадал в штрафной изолятор. Несдержан, резок, склонен к проявлению агрессии. Но психологических отклонений за ним не замечено, в группе дезадаптации не состоял.