Садовод

— Насть, точно такое же решение мог бы принять судья, если бы в нашей стране не действовал мораторий на смертную казнь. А судья — он ведь такой же человек. Ничем он от тебя принципиально не отличается. Так почему же он имеет право убить человека, а ты — не имеешь?

— По определению. Судья — это тот, кто принимает решения в рамках уголовного процесса, с изучением доказательств, с участием прокурора и адвоката… Я понимаю, что судебная система часто проявляет свое несовершенство. Но ты сам недавно цитировал мне слова какого-то философа о том, что право существует не для того, чтобы этот мир стал раем, а для того, чтобы он не стал адом.

— Да, помню. Нормы закона ты нарушила, безусловно. Но в данной ситуации твои незаконные действия принесли миру большее благо, чем мог бы принести законный суд. Сама Квашнина сказала тебе, что не перестанет убивать. Ты смотрела в ее глаза. Разве у тебя возникли хоть какие-то сомнения?

— Ни малейших, — мотнула головой Настя. — Но, возможно, ее стоило поместить в больницу для психов… Там хоть бы попытались вылечить.

— Такое не лечится. Озлобленность на весь мир, абсолютная уверенность в своей правоте, нерушимая вера в свою особую миссию — страшнейшее сочетание. Это во-первых. А во-вторых, она могла и в тюрьме, и в психушке схватиться за нож или другой опасный предмет. Или вообще сбежать и потом явиться за тобой, как она и обещала. Ее бы ничто не остановило.

— Значит, ты не сердишься на меня? — со слегка детской улыбкой спросила Настя.

— Сержусь. За то, что не доверилась мне в первый же день. Хотя интеллектуальная игра с тобой мне очень понравилась. Но ты страшно рисковала. Если бы моим путем прошел кто-то из моих коллег, я и не представляю, как бы мы сейчас выпутывались.

— Но теперь уже нечего бояться?

— Думаю, нет. Мертвый Игорь Шарманов вполне устраивает ментов в качестве убийцы Квашниной. Я ведь никому не рассказал ни о бумаге, сложенной на европейский манер, ни о своем втором разговоре с Катей… А если у кого-то и есть сомнения, то они скоро рассеются.

— Это почему?

— Потому что я сегодня ездил к его матери не только затем, чтобы почитать письма. Когда она вышла из комнаты, я засунул в секретер, под стопку каких-то журналов, одну вещицу. Твою фотографию. Помнишь, я тебя фотографировал первого мая на даче? Пару снимков сделал со значительного расстояния, когда ты не позировала. Вот эта фотография сейчас и лежит в квартире Шармановых, а на обороте написано: «Я тебя спас!» Если это не посмертное признание, то что?

— Я поняла! Мою фотографию найдут при обыске. Решат, что Игорь до самой своей смерти наблюдал за мной, причем с фотоаппаратом. Возможно, хотел отправить мне еще одно послание, но почему-то передумал…

— Верно мыслишь. Эта улика станет решающим элементом версии о причастности Шарманова к убийству. И дело закроют.

* * *

Засыпанию предшествовала короткая, но бурная страсть. Обоим требовалось снять эмоциональное напряжение, накопившееся за три недели. Лучшего способа расслабиться цивилизация не придумала… Алкоголь и наркотики не в счет.

Утомленная бурным проявлением чувств, Настя заснула быстро, но очень скоро проснулась. Лежала на спине, смотрела в темноту, как будто ища в ней ответы на вопросы, которые после откровенного разговора с мужем хоть и перестали ее мучить, но все же не улетучились из ее головы.

«Есть Бог, нет Бога — неважно. Вне зависимости от существования каких-либо высших сил, жизнь человеческая — это величайшая драгоценность. А я эту драгоценность отобрала. Смогу ли я с этим спокойно жить?..»

«А почему бы и нет, Настя? — вдруг услышала она внутренний голос, идущий из глубин ее подсознания. — Ты вместе с жизнью отобрала у этого монстра в женском обличье еще и возможность убивать других. Ты видела ее взгляд. Он не оставлял сомнений в том, что она не остановилась бы, она свое „служение“ продолжала бы до самой смерти. Так что ты своим поступком спасла других людей, сохранила их жизни, да и свою собственную. Ты так любишь этот мир, огромный, чудесный, непознанный, красивый, опасный, наполненный удовольствиями и впечатлениями… Ты любишь жизнь во всей ее калейдоскопической полноте, ты любишь узнавать и испытывать новое, ловить кайф от каждой секунды своего бытия… Любишь весеннюю грозу и осенний дождь, летнее солнышко и зимний снежок, шум соснового бора и плеск морских волн. Любишь читать книги и путешествовать, любишь спорт и секс, любишь есть роллы и пить шампанское. Любишь собак и кошек, аквариумных рыб и садовые цветы. Любишь своих родителей и мужчину, который сейчас лежит рядом с тобой. Даже боль, слезы и усталость ты любишь, ведь они помогают тебе более отчетливо осознавать свое счастье… А эта девушка хотела лишить тебя целого мира. Только лишь потому, что ты счастлива, а она — нет. Ты обезвредила ее навсегда. Что тобою двигало, Настя, когда ты колола ее ножом? Любовь к жизни, вот что! Любовь!»