Сады диссидентов

Существует огромная пропасть между фолк-возрожденцами и злободневными песенниками из “новых левых”, с одной стороны, и недавно появившейся и, вероятно, более значимой школой песенников, направляющих в определенное русло переменчивые течения современной сцены. Многие, воодушевленные Бобом Диланом, считают, что эту пропасть легко перескочить – но, увы, это не так. Эстетическая ответственность и утопическая цельность общественно-политических взглядов оказываются чересчур тяжелой или вовсе непосильной ношей для большинства “новых Гатри”, заполонивших сегодняшнюю сцену. Из всех произведений, порожденных стаями этих леммингов, которые совершают прыжок в упомянутую пропасть, бесспорно, самое щемящее – это альбом Томми Гогана “Бауэри, улица забытых людей”, тошнотворный сплав заискивающей льстивости в стиле кантри-блюза и игривой поэзии, нашпигованной до отказа пошлой жалостью к собственному предмету изображения. Трудно представить себе, что те настоящие негры-бродяги с Бауэри, которые предоставили для этого альбома собственные имена и рассказы из жизни, получат хоть какое-то удовольствие, слушая получившиеся в результате старательно вымученные и неуклюже многословные композиции, выдаваемые за “блюз”. Гоган переносит либеральную снисходительность Алана Ломакса на пропащий остров Манхэттен, но, постойте-ка, Ломакс хотя бы приличия ради таскал с собой магнитофон. Возражаю ли я против того, чтобы Гоган рядился в шкуру какого-то блюзмена из Дельты? Нет: чтобы выдвигать такие возражения, я был бы просто обязан забраковать огромное количество лучших произведений, созданных белыми песенниками в этом новом ключе, включая Дилана. Возражения у меня вызывает то, что Гоган напяливает шкуру блюзмена поверх собственной пустоты. Он натягивает ее на набожный портновский манекен – или, выражаясь точнее, на чучело ирландца с сусальной открытки для туристов. Дилан в одной из своих последних песен, “Происшествие в испанском Гарлеме”, имеет нахальство – и вместе с тем уважение – заявлять, что он хочет не только страдать наравне с низшими слоями общества (а в этом как раз и заключается величайшее желание Гогана), но и распутничать так же, как они. Дилана называют наглецом, но наглость я ставлю безусловно выше, чем слезливый скулеж с заламыванием рук, в котором так охотно упражняется Гоган.