Сады и дороги. Дневник

БЛАНКЕНБУРГ, 17 сентября 1939 года

Второе воскресенье в Бланкенбурге, дождливый день. Ровно в шесть часов меня будит серебряный звон колоколов; чаще всего я еще с полчаса потом сижу за небольшим секретером в гостиничном номере.

Прелесть ежедневной службы в предгорьях, на стрельбище и в манеже состоит в том, что она отвлекает от мелких неприятностей — таких как, скажем, конъюнктивит, полученный мной от ныряния за рыбой в соленой морской воде и нередко досаждавший мне два последних года. Болезнь можно сравнить со злобным клокотанием в глубине наших грунтовых вод. А посему полезно время от времени осушать источник — что может происходить благодаря соприкосновению со стихиями или же благодаря усилию воли. Такова пресловутая печь Гераклита. Цельс[70], который был невысокого мнения об операциях, высказывал мне порой свое удивление тем, что иной пациент после вмешательства такого рода действительно шел на поправку, и объяснял это произошедшим в результате надреза внутренним перенастроем.

Когда мы попадаем в какой-нибудь новый город, красивые девушки и женщины поначалу порхают вокруг нас, словно виденья. Как же получается, что затем наши помыслы обращаются исключительно к единственной, и часто как раз не самой красивой? Причиной тому, вероятно, какой-то особый взгляд, улыбка, которая, подобно искре, внезапно проскакивает между нами, и вот мы в плену очарования.

БЛАНКЕНБУРГ, 20 сентября 1939 года

Грустный дождливый вечер, только огоньки сигарет мерцают в темноте улиц. Когда после обеда я направлялся на стрельбище, впереди меня упала какая-то пожилая женщина; она рухнула, как подкошенная, лицом вперед. Я проводил ее в садик ближайшего ресторана, где она быстро пришла в себя. Так в бурном море, среди высоких волн, пловцы на мгновение скрываются под водой.

БЛАНКЕНБУРГ, 21 сентября 1939 года

Приснилось, будто я приговорен к смертной казни. Совершенно безнадежное состояние в таких снах намного превосходит жизненную действительность; лежащая в их основе фигура — это фигура человека, который лишился спасения. Не менее глубокий смысл таят в себе экзаменационные сны. Жизнь превращается в одно сплошное испытание, которое нам никогда не выдержать. Каким же счастливым чувствуешь себя, проснувшись! Это, должно быть, первый отблеск Вечного света.

БЛАНКЕНБУРГ, 25 сентября 1939 года

Визит незнакомой читательницы. Разговоры с людьми, уже давно интересующимися моей работой, происходят как будто бы в комнатах, которые я собственноручно оклеил обоями и увешал картинами. Довольно толковые суждения во время беседы — например, мысль об ответственности, что сковывает каждый наш шаг, но с появлением désinvolture[71] сразу же теряет силу. В противном случае и правда спотыкаешься о каждую соломинку.

Или мысль о пиршестве жизни, чьи блюда способны заметить и распробовать лишь очень немногие. Ведь существуют сорта клевера с глубокими чашечками, нектар из которых доступен только определенному виду пчел.

В целом мне начинает казаться, что женщины выигрывают в интеллекте, и даже более того, что его отношение к уровню мужского интеллекта изменяется. Это явление свойственно тем, кто включен в мир работы, и хотя в целом оно не может не внушать опасений, но в отдельных случаях его приятно наблюдать. В сущности, речь идет о распаде интеллекта; атомы приходят в движение, высвобожденная энергия расходуется.

БЛАНКЕНБУРГ, 26 сентября 1939 года

Итог трудов скатертью выстилается по сельским угодьям. Сегодня, проезжая вдоль Гарца в ставку главного командования, я увидел стройную женщину в голубых брюках и алой косынке, стоящую у бурта на свекольном поле. Она помахала в мою сторону, и в этом жесте мне почудилось, будто в глубине морских вод под неимоверным давлением я издали увидел товарища, который указывал мне путь наверх, к свету. Так в демоническом пении бурь часто слышится зов отчизны, и устоять перед ним невозможно.

И вдруг я снова остро почувствовал всю волшебную силу Гарца. И даже линии холмов, протянувшихся вдоль отрогов гор, исполнены таинственности. В недрах покоятся старинные святыни и жертвенные очаги, охваченные поясом пограничных укреплений, а с того края, где начинается равнина, постепенно, подобно кристаллам, вырастают княжеские резиденции и высокие кафедральные соборы. Меж тем запасы этого рода нужно уметь охватить одним вневременным взглядом. Первозданная сила покоится в горных недрах как залежи золота. Когда возникает людское поселение, всем его постройкам словно передается некоторая толика потаенного блеска. Однако даже самый обширный круг городов, замков, соборов представляет собой лишь аллегорию изобилия и неистощимости самой земли. Так обтесываемые для строительства камни подобны небольшой горстке монет из богатого клада слитков; монета чеканится по требованию князей, но время переплавляет ее, возвращая в состояние бесформенного изобилия, в каком покоится богатство земли.

БЛАНКЕНБУРГ, 29 сентября 1939 года